Парк прошлого - страница 43

Он с открытой улыбкой потянулся через стол и пожал Калебу руку. Калеб нерешительно кивнул в ответ. Псалтырь довольно закивал, и юноши обменялись крепким рукопожатием.

Официантка принесла еду и заставила тарелками весь стол.

— Налетай! Голодный, небось? — спросил Псалтырь.

Калеб впервые робко улыбнулся своему новому знакомцу.

Тот осмотрелся в многолюдном ресторане и, убедившись, что шум все заглушит, тихонько произнес:

— Ну что, с тобой какая-то ужасная беда стряслась?

Калеб хотел уже было начать рассказывать, но Псалтырь, приметив полисмена, распахнувшего массивные двери и впустившего в помещение клочья тумана, приложил палец к губам своего собеседника и прошептал:

— Ш-ш-ш… У нас проблемы… Опусти голову и ешь, расскажешь все через минуту.

Псалтырь отпил еще пива. Калеб покосился на полицейского в синем мундире и высоком шлеме с гербом. Коп утирал красные щеки носовым платком и весело болтал с официанткой.

— Вот, попробуй. — Псалтырь подвинул Калебу тарелку с жареным картофелем и щедро плюхнул порцию коричневой подливки.

Калеб машинально наколол картофельную дольку на вилку и стал жевать.

— Вот, так-то лучше, правильно! — подбодрил его Псалтырь. — Я понял, что ты в бегах, так что можешь ничего не говорить, просто кивай. Тебе некуда идти? Нужно безопасное место?

Юноша кивнул.

— Понятно, — тихо произнес карманник. — Тогда, быть может, ты захочешь оказать мне честь сопроводить меня в мое особое убежище?

Калеб снова кивнул и внезапно поднялся со стула, как будто уходить следовало немедленно. Он отодвинул стул назад: ножки громко скрипнули по плиточному полу, как будто кто-то ногтем вел по грифельной доске. В ресторане повисла тишина. Полисмен взглянул на Калеба и нахмурился. Затем кто-то из посетителей засмеялся, и звон тарелок и гул разговоров тут же возобновились. Калеб снова сел.

Псалтырь ухмыльнулся.

— Я бы на твоем месте на них не рассчитывал. Им нельзя доверять… Господи, какой же ты бледный, приятель! Да что с тобой стряслось, ты точно привидение! Лучше рассказывай, и поживее.

Калеб сгорбился, загораживаясь от глаз полисмена локтями, и быстро заговорил:

— Ладно, сначала я увидел, как убили человека, пырнули ножом прямо у меня на глазах, посреди улицы, когда нас грабили. Они прикончили слепого старика, а свалили на меня, обвинили меня во всем, указали на меня толпе! Моего отца избили, ударили, а он упал… а я… Я убежал, — добавил он и съежился на стуле, не обращая внимания на уставленный тарелками стол, и горько расплакался, шмыгая носом и обливаясь горячими слезами.

— Дело серьезное, такое обвинение… — проговорил Псалтырь. — Их кто-нибудь еще слышал?

— Все слышали, — всхлипнул Калеб. — Вся улица.

Воришка тихо присвистнул.

— Да уж, ты влип. Если тебя заподозрят в убийстве, то знаешь, чем может кончиться? — Псалтырь схватил себя за горло и изобразил смерть через повешение.

— Я знаю, — тихо отозвался Калеб. — Знаю.

К столу подошла миловидная официантка, положила листок бумаги на стол и озабоченно воскликнула:

— Что это? С вашим другом плохо?

— Все в порядке, мисс. Напился вечером на Хэллоуине, вот и все, не страшно, — отмахнулся Псалтырь. — Говорил я ему, сначала поешь, но он же ни за что не станет слушать!

— Какая жалость, — огорчилась официантка. — Вы ему скажите, пусть еще приходит, если хочет, в другой раз, когда будет лучше себя чувствовать.

Калеб спрятал лицо в ладонях.

Полисмен допил свой напиток, жизнерадостно пожелал всем доброй ночи и вышел.

— Пора и нам. Ну, пошли, что ли, — объявил Псалтырь и рассчитался с официанткой. Ужин обошелся им в целый шиллинг и шесть пенсов настоящей звонкой монетой.

Они поднялись из-за стола, толкнули тяжелую дверь ресторанчика и вышли в холодную ночь.

По улицам ночного города бродили припозднившиеся Зеваки, возвращались на квартиры и в гостиницы. Почти все они были пьяны, карнавальные маски сползли набекрень или вовсе болтались на шее, наряды пришли в беспорядок.

Псалтырь знал тут каждый поворот и закоулок, каждую улочку. А Калеб едва замечал направление и попросту шел, куда вели, свесив голову вниз. Снег почти растаял, но остался туман, а с ним — густая влажность в воздухе. Псалтырь оценивал случайных встречных с первого же взгляда; у одних просил пару пенни, других забалтывал и с ловкостью фокусника обчищал карманы их пальто. Калеб следил за ним, как во сне. Украшения, шарфы, бумажники, даже рулончик настоящих банкнот, имеющих хождение в «Парке Прошлого», — все появлялось, точно по мановению руки, а потом исчезало в карманах то у Калеба, то у Псалтыря.