Пароль получен - страница 53

Осенью Центр передал, что на нашу новую базу вылетел самолет из Москвы. Партизаны подготовили посадочную площадку. Ночью зажгли сигнальные костры.

Бойцам самолет из Москвы доставил много радости. Были тут и письма от родных, и подарки, и оружие, медикаменты, снаряжение, продовольствие… Командование предложило отправить на Большую землю помимо больных и раненых тех, кто заслужил отдых. Мы уже могли позволить себе подобное.

В эти дни я вновь встретился с Марчковским.

— Настало время открыть вам всю правду о штабном Ю-52 и о шести кожаных портфелях, — сказал я.

Но Марчковский выслушал меня без особого удивления.

— Я догадался об этом, — сказал он. — Вы ведь намекнули мне, что все в порядке…

— Операция, в которой участвовали и вы, Гром, помогла командованию своевременно узнать планы противника, сорвать его наступление, самим перейти в широкое наступление. Завтра вы полетите нашим самолетом в Москву.

Марчковский поблагодарил и ответил:

— Нет. Теперь я подчиняюсь не только вам… Я вступил в Польскую рабочую партию. Да и слишком у меня еще много дел впереди. Надо освобождать Польшу. Разве не так?..

— Конечно, так. Но все-таки взвесьте, Гром, все хорошенько: есть возможность лететь в Москву!

— Москва… Вы знаете, — его лицо посветлело, — мы с женщиной, которую я люблю, дали клятву после войны обвенчаться именно в Москве. И я не могу нарушить клятву. — Он улыбнулся. — Я приеду в Москву только с Терезой. А сейчас… А пока… до встречи в Варшаве, — Гром протянул мне руку.

Я не предполагал, что вижу Грома — Марчковского в последний раз…

Марчковский работал в подполье в Варшаве и стал жертвой предательства. Как «особо опасного преступника», Викентия доставили в Берлин.

Больше его никто никогда не видел. Марчковскому не удалось выйти живым из застенков гестапо. Известно лишь, что он выдержал страшные пытки и погиб как герой.

Он хромал. По старался шагать так, чтобы никто не обратил на него внимания. Стиснув зубы, превозмогая жестокую боль, пытался идти ровно, как можно меньше припадая на правую ногу.

Куда он шел под знойным солнцем по улицам Львова? Ни украинского, ни польского языка он не знал. Обратиться за помощью было не к кому.

Три часа назад его подобрали на дороге крестьяне: он потерял сознание и лежал в придорожной пыли. Волы, тащившие повозку с арбузами, остановились перед распластавшимся на земле человеком. Крестьяне подняли его в повозку, уложили на солому. Очнулся он уже во Львове, на базаре — шумном и многоликом: его толкал ногой полицай. Крестьяне, посмеиваясь, что-то объясняли полицаю. Кто-то сказал по-украински:

— Ось як напывся… Ничого нэ чуе!

Нет, тут, на базаре, оставаться было нельзя. Вот он и поднялся с соломы, вот и потащился по улицам, пыльным, горячим…

Ему нужен врач, надо перевязать рану. Кусок полотна от рубашки, которую он разодрал на себе, чтобы замотать рану, намокает от крови. Вот начнет кровь сочиться, и потянется за ним кровавый след. Тогда все пропало: схватят, увидят, что рана пулевая…

Человек внимательно разглядывал вывески. Некоторые из них были и на немецком языке. Наконец он нашел слово «врач». Перед глазами плыли оранжевые, красные круги. Было трудно держаться на ногах. Он толкнул дверь, ввалился в подъезд и рухнул на пол.

В доме говорили по-польски. Он не мог понять ни слова. Хозяин, мужчина низенького роста, с непропорционально большой головой, обратился по-русски:

— Кто вы — русский? Вы русский?

Человек молчал, делая вид, что не понимает вопроса.

Доктор перешел на немецкий.

— Вы говорите по-немецки?

— Да, — простонал незнакомец.

— Вы немец?

— Нет. Я чех…

Доктор приказал прислуге:

— Несите его в мой кабинет, он потерял много крови.

Раненому помогли, сделали перевязку, оставили на ночь.

Ночью он тихо встал с постели, тронул дверь. Она оказалась запертой. Он подошел к окну, но и окно было закрыто снаружи ставнями.

Некоторое время постоял в раздумье, затем распорол подкладку в брюках у пояса, вынул оттуда небольшую гильзу. Внимательно осмотрел комнату. Кроме трех кроватей, тут не было другой мебели. Случайно взгляд его обнаружил в полу отдушину, прикрытую железной решеткой.