Паром через лето - страница 7

Мне зимние птицы опять нагадали

пустую дорогу, прозрачные дали,

поляны под снегом и мерзлую глину

на склоне горы, уходящей в долину.

Лиловое пламя костра шелестело.

И небо, пропахшее дымом, летело

под кроны деревьев, под черные своды

холодным крылом небывалой свободы.

И все, что доселе невнятно звучало,

отныне февраль ледяной означало,

где опыт сомненья нашептывал ложно,

что жить бесконечно почти невозможно.

Но я‑то ведь знал, что мое прекращенье

всего лишь исходная грань превращенья

в крылатого жителя зимней долины,

клюющего кисточку мерзлой рябины.

В корявый орешник со склона оврага,

который не ведает большего блага,

чем желтое солнце на хмуром снегу…

И, руки раскинув, застыл на бегу!

Мы живы,

хоть бронза и стала

одеждою нашей навеки.

Как жилы,

под кожей земли набухают

весенние реки.

В просторе,

где небо бездонно синеет

над теплою пашней,

простое

дыхание ветра

пускай вам напомнит

о павших.

…Мы тоже

так молоды были,

когда в огневой круговерти

итожить

последней гранатой пришлось нам

свое понимание жизни

и смерти.

Паш выбор

единственным можно назвать

и никак — неразумным:

и вы бы

сумели рвануться вперед,

в ослепительный мрак амбразуры.

Россия,

мы любим тебя,

превратившись в деревья

и травы,

в росистый

кустарник обочин,

в туманный костер переправы,

в побеги

целинного хлеба,

в горячую быль магистрали,

в победы

твоих сыновей,

закаленных надежнее стали…

Нас приютил вечерний поезд

в седом от инея вагоне.

Над всем пространством обозримым

стояла снежная завеса.

II семафор, взмахнув рукою,

дал отправление погоне

за нашим будущим неясным

сквозь сумерки пустого леса.

В купе на столике транзистор

журчал негромко, в четверть силы,

так, словно нас с тобой пытался

связать хоть этой слабой нитью.

И молодая проводница

зачем‑то чай нам приносила,

звенела ложками в стаканах

и уходила: — Извините…

А вьюга ахала негромко,

дым деревень стелила понизу;

перроны станций обезлюдели,

как будто вымерзла планета.

И только сосны, сосны, сосны,

встречая нас, бежали к поезду,

и их мерцающая зелень

нас заставляла вспомнить лето…

Когда чернеет старый зимник

за бедной рощею осин,

все понимая в прежней жизни,

мы ничего не объясним.

Холодный ветер с косогора

ударит снежною крупой.

В любую сторону простора —

свобода быть самим собой.

Ее пути почти незримы,

но от толчка ее крыла

гудят овражные низины,

как тайные колокола…

I

Оглянусь, но уже никогда

не вернусь. Ничего не истрачу!..

Ледоход. И речная вода

холодна, как ночная звезда,

что сулила сплошную удачу.

Снег растает. Оттает паром.

Пронесется над соснами гром.

Дрогнут рельсы на 202–м

километре пути от Тюмени,

где мы быть молодыми умели.

Здесь палатку срывало в пургу

и, как птицу, несло на Сургут

над болотами, над бездорожьем.

Мы брели по колено в снегу,

понимая, что больше не можем,

и никто не сказал: — Не могу!..

Бригадир вспоминал про войну,

мол, бывал не в таких переделках.

Как комбат в перекрестном огне —

он живых окликал то и дело.

Матерился, зубами скрипел,

услыхав, как мы кашляем сухо.

Он бы песню под утро запел,

да не мог за отсутствием слуха.

…Нас зимовье пустое спасло.

Были спички, и спирт, и солярка.

Он кричал: — Веселее, салаги!

Недолет… Мне опять повезло…

Пили спирт под столетний сухарь.

Пили тихо, сомкнувшись плечами.

И дощатые нары качались.

И с поленьев сочился янтарь.

II

Материнская рука

так прохладна и легка!

— Значит, едешь? Бог с тобою… —

Смотрит, как издалека.

— Вот и вырос наконец.

Прямо вылитый отец:

этот смолоду рубака —

до сих пор в плече свинец.

— А тебе самой война

отпустила не сполна?

Хоронила, в бой ходила…

— Да как будто я одна…

— Но и я не одинок!

— Это правильно, сыпок.

Что ж, присядем на дорожку —

путь далек твой… Ох далек!

Материнская рука

так прохладна и легка!

Тяжелей «сего, шагалось

от ворот до большака.

Оглянулся — от плетня

крестит щепотью меня.

…Непривычною рукою,

среди бела дня…

III

Это молодость была!

Расправляла два крыла.

Дух парил. Крепчало тело.

Ни приварка, ни тепла.

На пустом материке,

на сибирском ветерке

с кораблей сгружали шпалы,

спали прямо на песке.

Это молодость!.. Опять

невозможно ночью спать:

память, как киномеханик,

прогоняет ленту вспять.

Стужа… Просека… Сургут…

Костерок в снегу раздут…