Партизан Фриц - страница 5

Фриц, по приходе сразу же присевший к столу, дописывал письмо, не принимая участия в общем споре.

— А что ты здесь пишешь про политику? — спросил Гейнцке. Он сзади подкрался на цыпочках и прямо уткнулся носом в бумагу через плечо ефрейтора, не сделавшего при этом ни малейшего движения. — «Дорогая Эрна»… Так, здесь семейное… А вот. — И фельдфебель прочел вслух: — «Я хорошо знаю свою дорогу, самую близкую, самую короткую, к тебе, моя родная, к нашим детям…»

Старшина батареи отошел, но, что-то вспомнив, снова обратился к Фрицу, уже заклеившему конверт:

— Верно, что ты был коммунистом, кричал «Рот фронт» и выступал против фюрера?

Тот промолчал.

— Конечно, если бы мы не были у Москвы, а где-нибудь в Карлхорсте или Хеневе и русские осаждали Берлин, а их снаряды рвались на Александерплац, я бы еще подумал, Шменкель, прежде чем поставить твой палец на спусковой крючок, — назидательно произнес Гейнцке, — а сейчас, будь хоть ты трижды коммунистом, ставлю свою голову против пустой бутылки из-под доброго мюнхенского, ты ничем уж не поможешь Ивану. Знаешь: большевикам наш щедрый фюрер отвел всего несколько недель жизни.

Он захохотал, наблюдая из-под опущенных век за Шменкелем, который вскочил, щелкнул каблуками:

— Мое орудие всегда в порядке, господин фельдфебель! На учебных стрельбах я получил высшую оценку. У меня нет ни одного замечания…

— Ладно, не сердись, надо же о чем-то говорить солдатам. — Гейнцке примирительно хлопнул Фрица по плечу и пошел готовиться к предстоящему маршу.

Глубокой ночью артиллерийский полк выступил к передовой, продвигаясь в походных колоннах по подмерзшему полотну дороги вслед за частями дивизии.

Полковник повертел донесение, посмотрел на вычерченный на обратной стороне маршрут и расположение боевого охранения. Обратившись к начальнику штаба, спросил:

— Что вы думаете об этом?

— Дивизион соблюдает график движения. Капитан — опытный командир, господин полковник.

— Нет, об этом ефрейторе, как его… — полковник заглянул в фельдкарту, — Шменкеле?

— Он не пройдет по московской центральной площади с боевым орденом на груди, как сказал наш командующий, усмехнулся майор и серьезным топом добавил: — Еще одна жертва русского мороза… и нашей усталости.

— Здесь не мороз, майор. И не мозоли на ногах. Здесь более опасное — гниение солдатской души. И наш фельдмаршал, любитель афоризмов, сказал бы в данном случае другое: «Одно тухлое яйцо портит всю кашу». Не первый случай, — не последний. А ведь мы идем вперед. Что же случится, если придется отступать?

Полковник направился к выходу, бросив через плечо:

— Распорядитесь донести о Шменкеле в фельджандармерию дивизии.

И спустя несколько часов со связными, по каналам секретной почты, по тонким жилкам полевой телефонной сети и по солидным штабным кабелям всем командирам частей группы армий «Центр», в айнзатцкоманды и айнзатцгруппы СС, в городские и местные комендатуры понеслось экстренное сообщение «о дезертире из 186-й пехотной дивизии».

Донесенное проводами до мрачного здания на Вильгельмштрассе, которое многие берлинцы обходили за несколько кварталов, оно немедленно прибавило к многочисленным листкам громадной картотеки имперского управления гестапо еще один;

А в это время в лесу, вдали от проезжих дорог, возле наспех сделанного из еловых веток шалаша, сидевший на корточках человек время от времени потирал озябшие руки и, стряхивая хлопья снега, густо облеплявшего его одежду, пытался развести огонь. Красный язычок, заглушаемый ветром и снегопадом, упорно не хотел перебегать на сложенные в груду ветки.