Партизанской тропой - страница 17

Нас отвели в небольшую угловую комнату и закрыли на замок. Прислушались — тихо. Все ушли.

— Вася! — позвал Попов.

Я повернулся в его сторону.

— Мы должны обязательно уйти сегодня ночью. Может быть, через окно? — Попов указал на единственное окно в комнате.

Я сомневался. Разбить двойное окно и не произвести шума — не так-то легко… Наделаем столько шуму, что сбежится вся охрана. Нет, пожалуй, лучше всего — попроситься на двор. Если нас выведут, можно воспользоваться темнотой и попытаться сбежать. Встретимся там, где спрятали оружие. Даже если только один из нас окажется на свободе, он доберется до своих и все расскажет.

— Как ты смотришь на это? — спросил я Попова.

— Да, пожалуй, так лучше, — согласился он.

Мы встали, и я постучал в дверь.

— Чего вам? — крикнул из-за двери охранник.

— На двор!

— Сейчас.

Полицейский стал отпирать дверь. Мы приготовились. Дверь открылась, полицейский сделал шаг в сторону и поднял винтовку.

— Принеси сапоги, — приказал он своему помощнику, подростку лет четырнадцати-пятнадцати.

Парнишка сбегал и принес две пары сапог без портянок; мы обулись на босу ногу.

— Одному остаться здесь… — сказал полицай.

Я вышел на крыльцо, Попов остался в комнате. Мальчик закрыл дверь на замок. Я накинул на плечи куртку и спустился с крылечка. Ночь темная, моросит дождь — хорошая погода для побега! Отошел от двери шагов десять и задумался: «Что делать? Я-то убегу, а Попов? Нет, надо вернуться, а когда откроют дверь и будут выводить Попова, тогда и…» Я пошел назад. Видя, что я настроен мирно, полицейский опустил винтовку к ноге.

— Открой дверь, — сказал он мальчику, а сам, позевывая, продолжал стоять на ступеньках.

Открылась дверь. И вот тут, когда Попов показался из комнаты, я набросился на полицейского с целью отнять у него винтовку. Николай Михайлович поспешил мне на помощь. Полицейский успел выстрелить. Я вырвал у него винтовку, отдал Попову, а сам, схватив полицейского за горло, повалил на пол, придавил коленом грудь. В руках у меня оказался его нож…

Николай Михайлович уже исчез. Я бросился за ним в темноту. Мне удалось уйти довольно далеко, когда позади послышался истошный крик:

— Ратуйте, ратуйте!

Это кричал мальчишка, подручный охранника.

На большой проселочной дороге, которая шла от села Луковица до деревни Трахтемиров, я немного постоял, ожидая Попова, но его не было. Тогда, прислушиваясь к каждому шороху, я медленно пошел к одинокой мельнице. Неожиданно оттуда вышли несколько человек и направились в мою сторону. Я свернул вправо и, выбрав удобное место, лег. Кто это? Может, Николай Михайлович? Но он по дороге не пойдет. Люди прошли мимо, не заметив меня. Я полежал еще немного, а затем решил добираться до места, где мы спрятали оружие.

Спустившись в знакомую лощину, я отыскал пистолеты. Один из них я быстро привел в боевую готовность. Теперь когда в руках моих было оружие, мне стало легче. А в такую темноту и дождливую ночь полицейские едва ли отважатся кинуться в погоню.

Я сидел и думал о том положении, в которое мы недавно попали. Все едва не кончилось очень плачевно. Село Луковица расположено на правой стороне Днепра, а районный центр — город Переяслав — на левой. В первый же час, как нас арестовали, полицейские могли вызвать из районного центра машину и отправить нас в город. Но непогода да Днепр, отделявший районный центр от села, спасли нас от верной гибели. Можно считать, что нам повезло…

Мокрый брезентовый пиджак, как холодное железо, прикасался к моему телу. Дул пронизывающий ветер. Продрог я основательно. Надо бы походить, погреться, но все усиливающийся ветер с дождем заставлял меня еще плотнее прижиматься к стволу дерева.

— Вася! — вдруг слышу тихий знакомый голос.

Вскакиваю на ноги. Прихрамывая и задыхаясь, ко мне идет Попов.

— Жив? — спросил он, подходя.

Я бросился к нему в объятия.

…В первый период нашей работы в тылу врага мы ходили по селам открыто, так как имели на руках документы, что являемся военнопленными. Этими документами снабдил нас подпольный районный комитет партии.

Вскоре, однако, был получен приказ немецкой военной комендатуры о проверке личностей всех военнопленных и случайных людей. В городах и селах началась самая тщательная проверка. Этим не замедлили воспользоваться злобные враги советской власти, преступники, ярые националисты, до поры до времени скрывавшие свое звериное лицо. Они начали объявлять всех неугодных им людей политически неблагонадежными.