Партизаны - страница 4

— А то что? Донесешь?

— Ну ты! Осторожней!

— Ладно, ладно, не горячись. Мы не из пугливых.

— Ребята, — Метек в отчаянии пытался как-то поладить с ними, — ребята, давайте договоримся по-хорошему. Одну винтовку отдайте мне, вторую оставьте себе.

— Одну?

— Да, — подтвердил Метек поспешно. Что-то, очевидно, дрогнуло в них, выражение их лиц несколько смягчилось.

— Одну? — переспросил Костек. — Подумаем.

— Я же завтра возвращаюсь домой.

— Что это ты такой быстрый? — спросил с иронией Янек. — Мы тебе ответ потом дадим…

Дальше разговор уже совсем не клеился. Какое-то время они сидели еще на бревнах и молча курили. Потом Метек, поговорив со старым Шимеком, пошел спать, А на другой день утром, перед тем как пойти в костел, Костек отозвал его в сторону.

— Одну получишь, — сказал он.

— Здорово!

— Не шуми, — оборвал его Костек. — А о той, второй, забудь. Никогда ее не было. Понял?

— Зачем она вам нужна?

— Не твое дело.

— Хорошо, если тебе это так нужно.

— Нужно.

Папаша Шимек вроде бы тоже что-то узнал, так как отвечал на вопросы Метека неохотно и уже больше ни о чем не расспрашивал. Лишь только пани Шимек, казалось, не замечала ничего. Она накормила Метека и даже приготовила для него сумку с едой.

— Бери, — уговаривала она. — Слава богу, у нас еще кое-что найдется.

Вечером Метек перешел вброд речку Любавку и огородами добрался до дома. К счастью, отца не было. Метек спрятал винтовку в погребе и только тогда облегченно вздохнул.

Сбор был нудным, как осенний дождливый день. Лонгин долго и путано объяснял действия стрелка в наступлении. Об этом же он говорил и на прошлой неделе…

Метек старался сосредоточиться на том, что говорил командир. Он все еще находился под впечатлением приема в организацию и принятия присяги и не хотел признаться, что немного разочарован. Собираются они довольно редко, Лонгин говорит скучно, повторяется, высмеивает ошибки ребят.

Самым интересным было чтение подпольной газеты. Новости были неутешительные: немцы наступали, продвигаясь все дальше на восток. Как-то дома он повторил слова Лонгина о том, что падение Советов только вопрос времени, потому что у Гитлера могучая армия. Выслушав, отец отложил работу, свернул цигарку, закурил, выпустил дым и только тогда спросил:

— Откуда ты это взял?

— Разговаривали в мастерской, — смутился Метек. Он чувствовал себя неловко, так как не привык обманывать отца, а правду сказать не мог.

— Умный народ у вас работает, здорово разбирается в стратегии…

— Все так думают, — пытался оправдаться Метек, уловив иронию в словах отца.

— Знай только одно, — медленно произнес отец, — если немцы победят Советы, нам конец. Только глупцы могут этому радоваться.

…Лонгин кончил говорить о действиях бойца в наступлении и приказал Волку повторить последнюю фразу, затем разрешил закурить.

— На сегодня хватит, — сказал он.

— А газета? — встрепенулся Вис.

— Нету, — ответил Лонгин, но, увидев их разочарованные лица, поспешно добавил: — Не получили еще. Но могу сообщить вам последние известия, переданные по радио. Немцы приближаются к Москве.

— Значит, возьмут ее, — сказал тихо и разочарованно Вис.

— Возьмут, — подтвердил спокойно Лонгин.

Метек хотел вмешаться, повторить слова отца и узнать, что на это скажет подхорунжий, но командир объявил окончание сбора.

— Первым выходит Лис, за ним… Ага! Молот, вы останетесь.

— Слушаюсь. — Метек вскочил со стула.

Ждал терпеливо, пока не опустеет комната. Лонгин посматривал в окно, молчал. Лишь когда дверь захлопнулась за последним из уходивших, подошел к Метеку и сказал:

— Завтра, сразу же после работы, явитесь на улицу Костюшко, дом два, вход со двора. Никому ни слова. — Мгновение он молчал, словно бы колеблясь, а потом добавил: — Ну, Молот, держись, брат, чтоб мне не было за тебя стыдно.

— А что там будет, пан подхорунжий? — Этот теплый тон подхорунжего придал Метеку смелости.

— Узнаешь завтра. — Лонгин не собирался продолжать разговор. — Можешь идти.

У сержанта Крогульца были широкие плечи, огромные кулаки, красное лицо и густые брови, голос всегда охрипший, а походка как у моряка — вразвалочку. Он явно плохо чувствовал себя в гражданской одежде. Рассказывали, что он много лет плавал на военных судах, когда началась война, защищал побережье, попал в плен. По пути в лагерь для военнопленных бежал. После долгих скитаний поселился в Любавце. Официально считалось, что он помогает по хозяйству своему дяде. Посвященные же знали, что дядя его липовый, а занимается он далеко не хозяйственными делами.