Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека - страница 17

– У тебя всё нормально? – наконец не выдержала она.

– О чем вы говорили с отцом?

– О да! Твой папаша там, во Владивостоке, пытается воздействовать на тебя через меня. Только он попутал: мы не его матросы, боцманы или еще кем он там командует на своем крейсере.

– Мама, какие крейсера… – и тут же осекся под ее взглядом. Он прекрасно знал, что мать вообще не любила говорить об отце и тем более обсуждать его карьерный рост. И была осведомлена, что тот уже более пяти лет, как возглавлял подразделение в силовых структурах ВМФ.

– Не перебивай мать! – не унималась она. – Давать советы ему оттуда, за десять тысяч километров, легко… Не скрою, мы все: бабушка, дедушка, вот и твой отец – обеспокоены твоим туманным будущим. Ну да, я еще терпела, когда ты якобы учился, но ты теперь, как бы это сказать, сов сем съехал с колеи… Я уважаемый в городе человек, депутат, главврач. Мне главный редактор позвонила: «Дорогая Полина Евгеньевна, пусть он хотя бы придет на планерку, хотя бы придет…»

– Мама, не начинай… Я работаю, я пишу.

– Прошел февраль, март, уже половина апреля позади… А ты, по-моему, все еще празднуешь Новый год! Тебя выпрут из газеты!

– За неделю я решу свои проблемы и обещаю, начну жизнь с чистого листа.

– Учти, я прекращаю финансировать все твои пижонские выходки. Все. Я посмотрела твои счета: обе карточки пусты. Ты вчера снял около восьмидесяти тысяч… Спрашивается, зачем?

Илья нахмурился:

– Мама! Мне отчитываться перед тобой, куда я деваю деньги?

– Сынок, не хмурься; меня очень раздражает, что ты такой… нехороший… Мы же договорились, что ты не будешь тратить больше пятнадцати тысяч в неделю.

– Что?

– Твой папаша вообще просил заблокировать твои счета. Чтобы ты полностью зарабатывал деньги сам.

– Успокойся! Я тоже зарабатываю! Мне не надо больше от тебя ни копейки.

Илья швырнул тарелку; та шайбой крутанулась по полированному столу и, немного подумав на крае столешницы, рухнула вниз на пол, разбившись вдребезги о дорогую испанскую плитку.

У Пистолета, который жил по соседству, дома никого не было. Телефоны, ни домашний, ни сотовый, не отзывались. Агроном сразу взял трубку.

– Заезжай, – сонно зевнул он.

Сели в гостиной. Агроном был в халате, весь помятый, с красными глазами.

– На вот, это от нас… что могли, – он протянул тощую пачку купюр, – двадцать четыре тысячи семьсот евро и двадцать тысяч рублей. Простодушно похлопал глазами. – Конечно, это тебя не спасет.

– Спасет, спасибо, – Илья, нервно потер скулу. – Вот что, Серега, как ты думаешь: что, если отдать побыстрее твою тачку на разборку?

– Ты чё, Илья? – Агроном поперхнулся кофе, который только – только отхлебнул.

– Мне кажется, мой «ниссан» стоит твоей «мазды». Насколько я помню, он нравился тебе. Я отдаю свою машину тебе, а твою быстро продаем, раз уж я и ее разбил. Ты-то не против? Думаю, штук десять за нее дадут: ну, левая сторона всмятку, но рулит, зато вторая целехонькая: ну, шаровые, то, сё… Пожалуй, это выход и для тебя, и для меня.

Агроном оживился и повеселел. Дали шесть с половиной тысяч на разборке, и спорить было бесполезно: могли и вообще ничего не дать. И то повезло, что ребята были с Богатяновки, свои. Отвалили по максимуму.

«Насколько щедра будет Катька? – сверлил один и тот же вопрос. – Почему она не звонит? Звонила мать. Извинялась за то, что давит. За утренний инцидент. Господи, я виноват, а она у меня еще просит прощения! Это же я козел!»

Хотелось бы, чтобы позвонил отец, но он не звонил с февраля, когда узнал, что сын в очередной раз бросил аспирантуру. Связался по скайпу, наговорил кучу гадостей, сказал, когда бить ремнем уже поздно, надо лечить презрением к трутням. С тех пор напрямую они не общались, только через мать. Далась им эта аспирантура! Эта прихоть матери и бабушки выходила для Ильи боком и спорадическими скандалами.

Ближе к вечеру позвонил дед; он долго дышал в трубку, потом заговорщицки сказал:

– Знаешь, иногда проблемы лечатся любовью. Ко мне приходит очаровательная девушка, я с ней занимаюсь сольфеджио. Она будет сегодня в семнадцать сорок пять. Я готовлю ее на конкурс, девочка просто чудо. Может, забежишь к этому времени?