Пасифик - страница 16

— Мы считаем причиной смерти психогенный шок. Патологическая импульсация наблюдается во всех структурах мозга, но, главным образом, затронуты ассоциативные отделы и структуры лимбической системы. И это выражение лица…

— Если вас ошарашить точечной пальбой по проекционным участкам коры, у вас тоже будет выражение. Значит, вы считаете, что причиной смерти является сверхсильный раздражитель, вернее, его имитация? От этого умер ваш Фрайберг?

— Я считаю, что он умер от испуга. Возможно, он что-то увидел. Или вспомнил…

— Боже милосердный! — простонал Байден. — Не начинайте, техник, прошу вас! Вся эта тема воспоминаний шита белыми нитками каким-то псевдонаучным шулером вроде вас. «Они что-то видят». «Они пугаются»… Они получают увечья, вдыхают споры, дырявящие лёгкие, плавятся в кислоте и выживают, а потом вспоминают и… Вспоминают что? Вы можете расшифровать?

— К сожалению, импульсация не поддаётся стандартным протоколам.

Или к счастью? Маска безграничного ужаса, застывающая на лице добровольцев, заставляла задуматься над тем, что именно они видели. Сочетания красок, дисгармоничные образы, чуждые человеческому восприятию? Даже если однажды их удастся расшифровать, это ничего не изменит. Проблема не в расшифровке, а в экранировании. Возможно, лёгкий фоновый шум, только чтобы нарушить синаптический узор, но тогда потеряется и без того зачаточная способность предвидеть удары Территории. И опять мы приходим к идее разделения функций: солдаты и прогностики. Эмпопрогностики, если уж начистоту. Вот только их уже большей частью переработали в печах Крематория в соответствии с декретом «о лишних людях» и правилом «Об экономии ресурсов».

— Вы обязательно спасёте мир, Хаген, просто не сейчас, — Байден успокоительно покивал, побарабанил пальцами по столешнице. — Хорошо, признаем, что мы слегка застряли, получим новую нейрозапись, попробуем ещё раз. В крайнем случае, откажемся от этой идеи и сосредоточимся на симуляторах. Подружимся с Отделом Обучения.

— Это возможно?

От неожиданности он утерял бдительность, и облегчение выплеснулось, вырвалось как из баллона под давлением, заставив задрожать голос. Проклятье! Он захлопнул рот, но поздно. Мастер смотрел на него с интересом и пристальным сожалением, в котором угадывались нотки злорадства.

— Техник-техник! Не волнуйтесь так.

— Я устал, — сказал Хаген.

— А я знаю, — откликнулся Байден весело. — Вы вымотались и плохо спите. Почему вы плохо спите, Хаген, вам же ничего не снится? Вы пьёте «Релакс» и рецептурный «Реадапт», который непонятно где достали. Кто даёт вам транки, техник? Это карается лагерями. А ещё вы плохо сходитесь с коллективом, хотя открытых конфликтов избегаете.

Векслер, сволочь! Усилием воли Хаген расслабил сжавшиеся челюсти. Корпоративная культура, ничего личного. Какой техник не хочет стать мастером? Но всё же сволочь, Боже, какая сволочь! Хныкал в глаза, хамил, подлизывался, доверительно делился новостями и слухами. Ладно, допустим. Но «Реадапт»?

— Откуда?..

— Анализ мочи, — сказал Байден с удовлетворением. — Я всегда слежу за тем, как вливаются новые сотрудники. Простите за каламбур. Мы неплохо оборудованы, моими стараниями. Каждый писсуар — микролаборатория. Не делайте такие глаза, Хаген. И, между прочим, мне не нравится, что вы якшаетесь с этим Ранге из Отдела Пропаганды. Я понимаю, добрососедство, но у наших отделов довольно длинная история взаимоотношений, а вы новичок и многого не знаете, а значит, способны наболтать лишнего. Держитесь своего мастера, умненький шулер, и не ведите двойных игр. А, может быть, есть что-то ещё, чего я не знаю?

В сером ноздреватом небе за окном парил метеозонд, похожий на водородную бомбу. Шквалистый ветер толкал его прямо на рогатину антенн радиомачты. Казалось, ещё немного и пуфф! — однако новый порыв ветра отгонял резиновый баллон на прежнее место, лишь чуть смещая в сторону. Бесконечное движение, нагоняющее тошноту.

— Почему вы перестали дышать, техник? — хихикнул Байден. Он успел подняться с кресла и каким-то мистическим образом оказался за спиной Хагена, так, что его тёплый тяжелый взгляд давил на макушку, ощущался корнями волос. — Вы оскорбились? Да не поднимайтесь же, отвечайте так. Что за неугомонный!