Пастор - страница 71

Губы Поппи приоткрылись, её глаза расширились с надеждой и страхом, но до того, как она успела отреагировать, я взял её пальчики в свои и сказал:

— Позволь мне научить тебя, как ими пользоваться.

Да, я был трусом. Я боялся, что она не скажет, что любит меня, и боялся, что она скажет, что полюбила меня. Я испугался ощутимой связи между нами, испугался нити, пронзившей мои рёбра и окутавшей моё сердце, которая также пронзила и окутала Поппи.

Её глаза не покидали моих, пока я перемещал её руку от её лба к сердцу, а потом к каждому плечу.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа, — сказал ей я. Затем положил её пальцы на распятие. — Теперь мы прочтём Апостольский символ веры (прим.: текст Апостольского Символа был всегда широко распространён в Западной Церкви и используется ныне в богослужении Римско-католической, Англиканской и некоторых иных протестантских, а также православных церквей западного обряда. Также он входит в состав молитвы розария)…

Мы молились вместе с ней, сидящей у меня на коленях, она негромко повторяла за мной, наши пальцы в унисон перебирали бусины чёток, и где-то во время чтения десятой части я осознал, насколько твёрдым был и насколько её соски проступали сквозь ниспадающую мягкую ткань майки. Я был осведомлён об этих больших глазах цвета ореха, о волнистых длинных волосах, о пытливом уме, что вглядывается в любого, и о каждом её выражении лица.

«Это любовь, — думал я изумлённо и мечтательно. — Это ощущается как установление креста. Ощущается как принятие новой жизни… Как Поппи Дэнфорс».

И когда произносил последние слова молитвы, я чуть не забыл, кому молился.

Славься Царица… Отрада и надежда наша.

Позднее, когда я двигался над ней и в ней, эти слова крутились в моей голове: слова, настолько неотъемлемые от Поппи, настолько неотделимо связанные с яркостью её ума и с раем её тела.

Святая. Царица. Отрада.

Надежда.

ГЛАВА 17.

— Джордан.

Священник, стоявший на коленях передо мной, не перестал молиться, даже не повернулся ко мне лицом. Вместо этого он продолжил бормотать про себя тем же размеренным голосом и в том же размеренном темпе, а я очень хорошо изучил Джордана, чтобы знать, что это был вежливый способ сказать мне идти к чёрту, пока он занят молитвой.

Я сел на скамью позади него.

Джордан являлся единственным знакомым мне лично пастором, который всё ещё молился по «Литургии часов» (прим.: В Римско-католической церкви общее наименование богослужений, должных совершаться ежедневно в течение дня; также книга, содержащая эти богослужения. Название «Литургия часов» утвердилось в ходе литургической реформы после II Ватиканского собора. До этого времени на протяжении столетий богослужение суточного круга именовалось Officium divinum, отсюда закрепившийся в музыкальной науке термин оффиций), практике, бывшей настолько монашеской, чтобы считаться почти устарелой, что, вероятно, и стало одной из причин, привлёкших его. Как и я, он любил старые вещи, но его увлечение выходило за рамки простых книг и случающейся иногда духовной встречи. Он жил как средневековый монах: всё его время было почти целиком и полностью посвящено молитве и ритуалам. Именно эта мистическая, неземная натура привлекла в его приход так много молодых людей; за последние три года его присутствие превратило эту старую церковь в гетто, которая была так близка к закрытию, когда он принял её, в нечто процветающее и живое.

Джордан закончил молиться и перекрестился, с целенаправленной медлительностью вставая лицом ко мне.

— Отец Белл, — сказал он формально.

Я сдержался, чтобы не закатить глаза. Он всегда был таким: отчуждённым и напряжённым. Даже однажды, когда в семинарии он случайно напился на барбекю и, пока его рвало всю ночь, я должен был нянчиться с ним. Но то, что казалось высокомерием или холодностью, на самом деле было лишь признаком его полного энергии внутреннего мира, неизменной атмосферой святости и вдохновения, которой он жил, атмосферой настолько очевидной для него, что Джордан не понимал, почему другие люди не чувствовали этого наравне с ним

— Отец Брэйди, — произнёс я.