Пастор - страница 80
экс-подружек. Это является домогательством — это действительно юридическое определение домогательства. Меня не волнует, что ты богат и можешь заплатить кому угодно, чтобы сделать всё за тебя, — это та же самая чертовщина.
Он всё ещё выглядел растерянным:
— Тебя расстроило именно это? Не то, что у меня есть сведения, которые могут разрушить твою жизнь? Не то, что я неизбежно покину этот город с Поппи рядом со мной?
— Ты настолько уверен в этом исходе, — сказал я, заставляя себя забыть образ Стерлинга, обладающего Поппи. — Но ты забыл, что он не имеет ничего общего с тобой или со мной — это её выбор.
Стерлинг пожал плечами, словно я либо нарочно притворялся тупым, либо умышленно вёл себя благородно, и у него больше не было времени на это.
— Так в чём же суть дела? — спросил я, складывая фотографии в конверт.
— Пардон?
— Ты сказал, что хотел оставить позади позёрство.
Я бросил фотографии на скамью рядом со мной и, скрестив руки, выпрямился. Мне было отрадно видеть, что Стерлинг тоже выпрямился, будто был недоволен дополнительным дюймом, который я имел против него (в росте, я имею виду. [Хотя это действительно ужасно, но грубой части меня было до смешного приятно узнать, что у Поппи я был самым большим]).
— Да. Ну, вот оно, Отец, — он произнёс слово «отец» так, словно оно было в кавычках (я позволил себе ещё одну короткую фантазию, где впечатываю свой кулак в его глазницу): — Я хочу, чтобы Поппи поехала со мной домой в Нью-Йорк. Хочу, чтобы она была моей.
— Несмотря на то, что ты женат.
Он снова одарил меня тем взглядом, слегка недоверчивым и как бы вопрошающим: «Ты идиот?» — и тот бы меня побеспокоил, если бы не моё моральное превосходство в этом соревновании. За исключением… На самом деле я не мог претендовать сейчас на какой-либо уровень моральных ценностей, высший или низший, так? Эта мысль безмерно угнетала меня.
К счастью, Стерлинг ничего не заметил и продолжил:
— Да, несмотря на то, что я женат. Брак не является таинством в моей семье: это списание налогов. И у меня нет никаких намерений заключать больше правовых соглашений, чем я хочу от своей жизни. Я никогда не любил жену, и она чувствует то же самое по отношению ко мне.
— Но ты любишь Поппи?
Стерлинг поджал губы.
— Любовь и желание по существу являются одним и тем же, — объяснил он. — Не то чтобы такой человек, как ты, знал это.
— По крайней мере, я уважаю твою честность, — ответил я. — Ты не лжёшь себе и, полагаю, не станешь лгать ей.
Неожиданный комплимент, казалось, удивил его, но он быстро пришёл в себя.
— Поппи не волнуется об этом настолько, насколько — как она сама думает — должна делать это, — сказал он мне. — Ты можешь питать иллюзии, что Поппи не вернётся со мной, раз я её не люблю, но она не ты. Она знает числа, смысл, закладные. Я предложу ту валюту, которая ей знакома: деньги, похоть и безопасность — и именно поэтому выиграю.
Я подумал о плачущей в исповедальне Поппи; о том моменте, когда мы стояли вместе в святилище, купаясь в Божьем присутствии. Она была не просто электронной таблицей с раздвинутыми ногами, и Стерлинг идиот, если он вырос с ней и умудрился пропустить все те глубоко духовные и эмоциональные грани Поппи Дэнфорс.
— Она намного больше, чем это.
— Как мило. Действительно мило, — Стерлинг снова надел очки. — И просто чтобы ты знал: ты гораздо меньше того, на что я рассчитывал. Я пришёл сюда, ожидая увидеть Александра Борджиа (прим.: Александр VI Борджиа вошёл в мировую историю как самый развратный и аморальный первосвященник среди безнравственных пап-меценатов XVI века), а вместо этого нашёл Артура Димсдейла (прим.: герой романа «Алая буква» американского писателя Натаниеля Готорна — молодой, но очень одарённый и уже приобрётший известность проповедник в пуританском Бостоне середины XVII в., человек, являющийся для окружающих примером праведной жизни, но носящий в сердце печать своего тайного прегрешения, мучимый раскаянием и не находящий в себе сил признаться в содеянном). Я был настолько готов к грязной борьбе и всё же подозреваю, мне не придётся сражаться вовсе.