Пасторша - страница 23
Я сидела, положив руку на черную телефонную трубку. Телефон в церкви был старый, с циферблатом, и он даже начал мне нравиться — пока я набирала номер, я думала, что скажу, и готовилась к разговору. Но иногда я не могла дождаться, хотела быстрее соединиться и не успевала ничего почувствовать до начала разговора.
Я поговорила с матерью девушки, и она сказала, что сейчас дома и я могу прийти.
Я сидела, положив руку на телефонную трубку, и думала о Майе, о том, что я вот так взяла и ушла.
«Однако в представлениях этих людей гораздо боле порядка и последовательности, нежели можно было предполагать, позволительно даже сказать, что они соединили свои утверждения в некую систему. Они ссылаются, правда, на непосредственное просветление Духа, но постоянно подкрепляют свои высказывания словами из Священного Писания, обнаруживая тем самым как знание Библии, так и проницательность. Они уверяют, что питают отвращение к применению насилия во имя обращения человека к вере; для оного они хотят использовать только обоюдоострый меч, который есть Слово Божие».
Так понял саамов епископ, и он написал об этом пастору после того, как побывал в тюрьме и побеседовал с теми, кто отбывал наказание за участие в беспорядках. Создавалось впечатление, что епископ легче нашел общий язык с саамами и что только беседы с пастором превращались в острое противостояние. Все то подвижное в языке, как оно могло застывать и делаться твердым, как стена? Что в нас является решающим? И что я такое? Между какими стенами я заперта? Чего я не вижу?
Казалось, что я дошла до края. Оставалось только раскрыть слова и найти в них содержание. Вот чего я хотела. Но получится ли это? Я подошла к границе, которая была открыта, — она тянулась на много миль, была бесконечна. Совсем без краев и переходов. Она просто скользила дальше и исчезала. Да, я подошла к границе, но не могла ни за что ухватиться, все просто исчезало, слова растворялись, а то, что я делала, оказывалось не тем, что я хотела сделать.
Есть и другая граница, похожая на решетчатую изгородь, бесконечную высокую стену из стальной проволоки. Я не могу через нее перелезть и не могу обойти кругом. Хватаюсь руками за холодную стальную проволоку и прижимаюсь к ней лицом, так что на коже отпечатываются клеточки.
Я не могу сдвинуться с места. Ничего не понимаю. Этого нельзя понять. Не знаю, что делать. Предай себя Ему, говорит мой внутренний голос, Он всегда знает ответ. Но поговори со мной, скажи как. Только скажи как, и я предамся Ему. Я не справляюсь. Я остановилась у двери кабинета, потушила свет, обернулась и посмотрела в комнату. На подоконнике перед письменным столом стояла скульптура. Детеныш тюленя — одна голова, не тюлень, а просто камень.
Я держала палец на звонке, чтобы нажать еще раз. Я звонила уже несколько раз, но никто не открывал. Изнутри доносились звуки, видимо, кто-то был дома, но не слышал.
Я открыла наружную дверь, вошла в тамбур и постучала в следующую дверь, услышала, как кто-то произнес что-то по-саамски. Это был голос матери. Я открыла внутреннюю дверь и поздоровалась.
На полу в коридоре лежала куча одежды, было тепло и пахло смесью табачного дыма, жареной рыбы и еще чего-то, шоколада. Откуда-то доносился звук телевизора.
Я еще раз крикнула «Здравствуйте!».
Мать вышла в коридор из комнаты.
— Заходите, пожалуйста, — сказала она.
Я сняла сапоги и положила на них куртку. Она пошла на кухню, я последовала за ней. Она вынула из буфета чашки и поставила на стол. Затем налила кофе из котелка, стоящего на плите. На столе стояли еще две чашки с остатками кофе, видимо, здесь кто-то только что сидел и пил кофе. На скамейке, на подставке, стояла сковородка с шоколадным пирогом, в духовке тоже что-то пеклось.
Она указала рукой на стул у окна, я села. Потом она отрезала кусок пирога, положила на блюдце и поставила передо мной.
В окно был виден участок земли от дома до воды, покрытый зеленой травой, кучка овец, изгородь, камни и водоросли на полосе отлива и почти черная вода.
Дом стоял на холме, у одного из поворотов на дороге между шоссе и фьордом. Деревьев кругом не было, и дом не был покрашен и посерел. На дворе стояла рама для качелей — я видела ее, когда подходила, — но качелей не было. Кухня находилась по другую сторону дома. Оттуда открывался вид на маленькую церковь на краю мыса.