Патриот - страница 12
- Шишкин.
- Гнида твой Шишкин! Присвоил себе авторство медведей, написанных его другом.
- Да ты Солженицына почитай, дура!
- Почитай Войновича, наивный бялорусский юноша!
- Ты прямо как Андропов, Федя, -- подлила масла в огонь теща.
- Юдофилы! - кричал Федор, а назавтра с утра уходил пилить и строгать, чтоб не видеть этих вражьих лиц в собственной вроде бы семье. -- За шубой-то когда пойдем? -- примирительно спрашивал он по возвращении. И они шли в так называемый "Мир кожи и меха", где, конечно, все было дорого, но отнюдь не так желанно, как думали маркетологи. Дело в том, что в России холодно. Вот беда-то. А сделать вещь и теплой и красивой одновременно современный дизайнер, видимо, не в состоянии.
- Все дизайнеры -- педерасты, -- громко говорил Федор, и эхо разносило его голос по малолюдному торговому залу с прекрасной акустикой, -- все они заинтересованы, чтобы женщины часто болели и рано умирали, а потому дубленки и шубки в моде либо короткие, чтобы дуло снизу, либо с открытой грудью, чтобы дуло сверху, либо с расклешенными рукавами, чтобы задувало по бокам. Также в их интересах, чтобы вы, дуры, выглядели как можно хуже. Так и возникли джинсы с низкой талией и кофты, уродующие фигуру. И что примечательно, дуры безоговорочно доверяют дизайнерам! Вон, посмотри, красавица с 42 размером ноги носит туфли с длинными носами -- чтобы еще длиннее казались! Пропорция -- душа и сущность жизни. Еще Леонардо говорил.
Татьяна поначалу на него шикала, но потом развеселилась и купила дубленку на Черкизовском рынке -- не дизайнерскую, из Турции, чем Федю несказанно обрадовала: все-таки ремонт еще не закончен.
Как ему было противно, когда она слушала своих любимцев на пластинках -- он сразу же находил в их песнях тысячи недостатков. Ему как воздух было необходимо ее внимание, и он не хотел делиться им с каким-то Кашиным, каким-то Шаовым и прочими евреями.
- Таня, как ты можешь это слушать? Это же вторично! Обо всем этом уже пел Высоцкий!
- А до Высоцкого об этом уже писал Пушкин, а до него -- Хайам. Что же, и Пушкин вторичен?
- Ну, допустим, Пушкин-то наш, а эти-то тебе чем близки? Ведь они же нас и за людей-то не считают. Они же богоизбранные!
- Так ты завидуешь?
- Я просто возмущаюсь, почему это один народ, причем отнюдь не лучший, считает себя богоизбранным. На каком, простите, основании?
- Но ведь и тебе ничто не мешает считать себя богоизбранным. Ты родился в интеллигентной семье, а мог бы в маргинальной. Ты наделен талантом, и может быть, не одним. Ты не умер во младенчестве -- а ведь мог бы. Тебя не выперли из института и не ухондокали на военных сборах. Ты сгонял в эмиграцию и вернулся живым, да еще и смог заново восстановиться и на работе, и в обществе. Значит, зачем-то ты Богу нужен, как-то он тебя выделяет среди прочих. Тебе нужно только субботу соблюдать и мясное от молочного отделять.
- Типа они все талантом наделены, а потому и уверены в своей исключительности?
- Ты же сам говорил, что ни одного дворника-еврея никогда не видел, а если и видел еврея-алкоголика, то это непременно был интеллигентный алкоголик.
- Ох, Танька! Не любишь ты свой народ!
- Федя, а ты любишь тех ребят, что в нашем подъезде слова нехорошие пишут, в лифте писают и в парке скамейки ломают? Я, например, не могу себе представить еврейского мальчика, который после музыкальной школы относит скрипочку домой и идет вандалить.
- Конечно! Русские - сплошные вандалы!..
- А вот давай я тебе про своих школьных подруг расскажу. Танька Петрова и Танька Смирнова. Были мы три Таньки, через резиночку вместе прыгали. Петрова была из пролетарской семьи, а у Смирновой родители в симфоническом оркестре играли. Так вот, поручили нам стенгазету рисовать, а поскольку ни у меня, ни у Петровой условий не было, то пошли к Смирновой -- у нее была своя комната. Сидим, рисуем, приходит мать ее и зовет нас откушать, чем бог послал. Откушали, попрощались, выходим, и Петрова с ужасом в глазах у меня спрашивает: