Пауки - страница 48

— Вот тебе деньги, Раде! — сказал он, выйдя во двор, еще раз внимательно пересчитал и положил Раде на ладонь. Потом, взглянув на него в упор своими прозрачными маслеными глазами, продолжал: — Бери… Полагаюсь на бога и на твою совесть!..

А когда Раде, спрятав деньги, направился к выходу, Марко, словно вспомнив что-то, крикнул ему вслед:

— Вспаши-ка мне несколько борозд, вон тут, перед домом: что тебе стоит, брат?

Маша следила за Раде и, забежав вперед, встретила его на дороге. Он был задумчив, невесел.

— Раде, милый… что с тобой? — отвлекая его от тяжелых дум, спросила Маша. — Давно мы с тобой не видались!

— Да ведь только что разговаривали, — спокойно ответил он.

— Такие встречи не в счет, а вот те… — Дрожа от возбуждения, она приблизила свое лицо к его губам. — Поцелуй меня, Раде! — попросила она и сама же ответила… — Не хочешь, не нужна тебе стала… Ты прав… Убей меня, Раде! Чуть я тебе не изменила! — Глаза ее наполнились слезами, горло судорожно сжалось, она умолкла.

— Чего плачешь? — озираясь, спросил Раде.

— Убей меня!

— Скажи, в чем дело?

— Стыдно мне, а так все равно… Но когда я подле тебя, жжет здесь…

— Говори!

— Чуть не обманула тебя, и с кем? С отцом Вране… совсем охмурил своими речами… чуть не уступила…

— Что ж! — отозвался Раде. — Он тоже мужчина!

Маша подняла голову и взглянула на Раде; ее полные слез глаза сверкнули на солнце.

— Неужели тебе безразлично? — с усилием проговорила она. Отвернулась и, задыхаясь от рыданий, пошла к дому. Сделав несколько шагов, остановилась, обернулась к нему.

Раде ждал. Но, увидав, что она не возвращается, зашагал своей дорогой.

Тогда Маша позвала его:

— Раде!

Он оглянулся и, как бы колеблясь, замедлил шаги. Маша кинулась к нему, страстно обняла и, целуя, шепнула:

— За что меня убиваешь? Куда девалась наша любовь и верность, Раде, скажи!

— Пусти меня, Маша!.. — отозвался он. — Заели меня нужда и забота! Дома голодные дети ждут. Не знаешь ты, Маша, что значит, когда дети здоровые, а есть просят… ни к чему нет охоты. Прощай, Маша! — и, улыбнувшись, высвободился из ее объятий.

— Прощай, Раде! — рыдая, промолвила Маша; точно прикованная к месту, стояла она и, не отрываясь, глядела ему вслед, а он, залитый солнцем, высокий, статный и, казалось, совсем беззаботный, спешил куда-то и наконец не стало его видно.

Около десяти часов газда Йово спустился из своей квартиры в контору. Весь потный сел за стол, отстегнул воротник и взялся за газеты.

Он увлекался переводным сентиментальным романом, который печатался во вкладном листе газеты, и вообще охотно почитывал на досуге романтические и криминальные истории; изрядное количество такого же содержания книг стояло на этажерке, подле вертгеймовской кассы.

На дворе стояла невыносимая жара, солнечные лучи пробивались сквозь завешенное окно и слепили глаза. Чтение прервал почтальон, он торопливо передал газде утреннюю почту: газеты, торговые и частные письма и толстый сверток детского «Забавника», который газда ежемесячно отдавал по доброте сердечной местному учителю для неимущих школьников.

Потом писарь городской управы принес служебные бумаги на подпись господину городскому голове.

Едва ушел писарь, как явился общинный лесник с бляхой на шапке.

— Вы посылали за мной…

— Ах да! — вспомнил газда. — Слушай, Глишо, как обстоят дела с тем молодым леском в горах, которым пользовался покойный Илия Смилянич?..

— В порядке, сударь… сейчас им пользуется сын его, Раде…

— Знаю, однако мне на днях сказал один крестьянин, будто Раде рубит лес, как свой собственный… а тебе и горюшка мало!

— Но ведь Илия тоже рубил и никого не пускал туда, словно это его вотчина… Сами знаете, когда покойный Илия нарубил уйму дров — известь обжигал, я пожаловался общине, мы как раз в тот день с вами встретились… Я так и не знаю, какой был прок от моей жалобы!..

— Насчет этого не беспокойся, — оборвал его газда, — а слушай меня… Подай жалобу на Раде… обвини в захвате общинного леса… Понял?

— Понял, сударь!

И ушел, недоумевая, чем вызван газдин приказ. Лесник знал, что газда хорошо относился к покойному Илии и потому все его жалобы на порубку оставались без последствий. Илия ни разу даже не явился к комиссару, хотя истреблял лес почем зря. Глишо догадывался, почему щадил его газда, но кто решился бы ему перечить? «Похоже, что счастье изменило Раде! — подумал лесник. — Чем-нибудь газде досадил, не иначе!»