Паутины моего детства (СИ) - страница 3

Через полчасика отец говорит:

«На сегодня всё, будем ужинать здесь. Я и газеты прихватил, и спичечный коробок с солью. Сбегай-ка, — приказывает он старшему брату, — сорви пяток огурчиков да про помидорчики не забудь, да помой их как следует. А ты, — обращается он ко мне, — вытаскивай из золы картошку. Я думаю, она уже готова».

«А я супу сегодня столько наварила, — обиженно говорит мать, — кто его теперь есть будет»?

«Поросятам отдашь, — успокаивает её отец, — быстрее расти будут».

И вот мы все за импровизированным столом. Прямо на земле постелены две газеты, одна на другую. В центре — спичечный коробок с солью, пять огурцов и столько же помидоров. Серые от золы картофелины разложены по периметру: каждую из них легко достать, и ветер не поднимет концы газет. Отец разламывает первую картофелину, посыпает обе половинки солью и даёт нам на пробу.

«Смотрите, не обожгитесь», — говорит мать.

Но мы с братишкой не вчера родились и печёную картошку есть умеем. Только вот рожицы наши быстро становятся, как у трубочистов. Мы пытаемся утереть их, но размазываем их ещё больше.

Затем отец берёт самый большой огурец и с хрустом откусывает от него. Макает откушенным концом в соль и откусывает ещё раз. Ест он степенно, не спеша, с аппетитом. Рабочий человек всегда ест с аппетитом. Я пытаюсь повторить его движения и тоже кусаю огурец с хрустом. Потом наступает очередь помидоров. Они ещё вкуснее, хотя вызрели не до конца. Бока у них ещё светло-бурые. А картошечка наша вне всяких похвал, и вкус у неё — отменный.

«Мир не видал», — как говорит отец.

«А про хлеб то мы и забыли, — спохватывается мать, — какая же это еда без хлеба»?

«Ничего, — отвечает отец, — кто не наестся, тот и будет на ночь хлебать твой суп… уже с хлебом».

Глядя друг на друга, мы смеёмся…

…………………………………………………………………………………………………………………….

Прошло много лет. Я уже старше моего отца той поры и старше моей матери. Гораздо старше. Я теперь не знаю, такая ли жизнь в нашей бывшей усадьбе и в усадьбах наших соседей, какая была при нас, или она теперь совсем другая. Живёт там кто и чем занимается, я тоже не знаю. Наверное, жизнь там теперь другая, не похожая на нашу, но я не буду ворчать по-стариковски и сетовать, идеализируя прошлое.

Во-первых, оно у нас идеальным не было.

Во-вторых, я ещё далеко не старик. Но время то мне почему-то очень дорого, и воспоминания о нём я храню до сих пор. Когда мне не спится, когда тяжело на душе, я вспоминаю те дни…

Я, маленький мальчик, полный надежд и устремлений, лежу на куче картофельной ботвы и смотрю в небо. Оно голубое, бездонное, и в нём полно белых паутин. Ещё мне припоминается мой отец, который пришёл однажды в огород с мастерком в руке. Он вернулся с работы пораньше и решил переложить свой инструмент из одной сумки, уже порядком потёртой, в другую — новую. Он переложил молоток с острым раздвоенным концом, отвес, рукавицы, уровень… а мастерок переложить забыл. Задумался, наверное, о чём-то, так и пришёл с ним в огород, держа его в руке. Мы только посмеялись все…

Ещё он тогда не построил всех своих фундаментов, домов и гаражей; ещё не пропарил его в нашей баньке как следует мой друг Лёшка, которому он только и доверял эту ответственную процедуру под старость, как когда-то дед Гришка мне; ещё не привёз он с отдыха из Трускавца мохеровый шарф, подаренный ему какой-то молодухой, который потом был торжественно сожжён в печи-голландке моей бабой Фёклой и моей матерью; ещё не родился у него третий сын, о котором он так страстно мечтал, и который уже никогда не родится, потому что его жену, мою мать, еле спасла необыкновенная женщина врач, Лобарева Ольга Ивановна, сделав ей срочную операцию в нашей районной больнице; ещё … ещё столько ему всего предстояло.

А пока, пока он был молодой и красивый, с смуглым, слегка обветренным лицом, и с мастерком в левой руке. Таким я его и запомнил, таким и буду помнить до конца моих дней.