Печаль на двоих - страница 15

Помещение на Хартфорд-роуд, в котором имелось четыре комнаты, оказалось самым просторным из всех, что у нее были прежде. Здание Клеймор-Хауса выглядело превосходно и отлично подходило для родильного дома и ухода за детьми. По закону Амелия не могла держать в этом доме больше одного ребенка, но Финчли находился в той части города, куда редко заглядывали инспекторы Лондонского городского управления, не говоря уже о том, что в исполнении многочисленных правил городские власти проявляли гораздо меньше рвения, чем законодатели в их сочинении.

Правда, Амелии и скрывать-то было нечего. Когда в своем объявлении в журнале она предлагала за умеренную цену квалифицированный уход за роженицами и детьми, то писала сущую правду. За последние полтора года через ее руки прошло более двадцати женщин, и Амелия весьма удивилась бы, если бы узнала, что хоть одна из них осталась недовольна. Уверенные в том, что она их не выдаст, женщины стекались к ней со всей страны, и лучшего места им просто было не найти.

До Амелии донесся со двора шум запираемых железных ворот, но приближавшиеся к дому шаги — хотя и знакомые — были не те, которых она ждала. Входная дверь с шумом распахнулась, и муж позвал ее по имени.

— Я здесь, Джейкоб! — радостно ответила она и принялась качать заплакавшую малышку.

Но как только Амелия заметила изменившееся выражение его лица, улыбка ее погасла. Он окинул ребенка долгим, тяжелым взглядом, потом перевел его на Амелию и принялся снова натягивать пальто.

— Джейкоб, куда ты собрался? Не дури, мой милый. Ты только что пришел. Джейкоб, останься со мной. Пожалуйста!

— Сколько же раз тебе можно говорить? — Он сдерживал гнев, но этот сдержанный тон показался ей гораздо страшнее любого окрика. — Я не хочу видеть эту женщину в нашем доме, и я не хочу иметь ничего общего с тем, что вы с ней замышляете. Я говорю в последний раз, Амелия: чем бы вы ни занимались, к моему приходу с этим должно быть раз и навсегда покончено. Ты меня поняла?

Амелии на мгновение показалось, что он собирается ее ударить, и она подняла руку, чтобы прикрыть ею себя и ребенка, но муж повернулся к ней спиной и, не произнеся больше ни слова, направился к выходу.

— Так ты не хочешь иметь с этим ничего общего?! — крикнула она ему вслед. — Однако ты с удовольствием тратишь мои деньги, так ведь? И когда тебе хочется, называешь этот дом своим и устанавливаешь в нем свои законы. Но проводить в нем время со своей женой и своей дочерью ты, получается, не можешь?!

Однако обращалась Амелия уже к пустому коридору. Входная дверь с грохотом захлопнулась, и малышка тут же заплакала.

— Тихо, тихо, — нежно проговорила она, но теперь ее внимание уже больше не было сосредоточено на ребенке. Она думала о Джейкобе и о том, что остаток ночи он проведет в кабачке «Джойнерс армс», упиваясь жалостью к себе и заливая вином свое горе. Неужели для этого она прилагает все свои старания? К тому же Джейкоб напивается до полусмерти и, проболтавшись в пьяном угаре, может подвергнуть риску все ее дело. «Хорошо бы этот несчастный ребенок перестал плакать, — раздраженно подумала она, прижимая к себе крохотное тельце. — И где черти носят Уолтерс? Это она во всем виновата».

Амелия вернулась в гостиную и, не переставая что-то рассеянно бормотать ребенку, раздвинула занавески на большом полукруглом окне. Вглядевшись в темноту, она в конце улицы увидела Уолтерс, вышагивающую с таким видом, будто ей море по колено. Не исключено, что так оно и было. Возможно, для того чтобы забыться, Уолтерс выпивала или употребляла наркотики, но для их совместного дела она была идеальной партнершей. Наблюдая, как ее напарница вышагивает по тротуару, Амелия думала о том, что между ними сложились странные, ни на что не похожие отношения. Их связывала работа, которая должна была основываться на взаимном доверии, однако обе они испытывали друг к другу явную, изо дня в день растущую неприязнь. В самые тяжелые минуты жизни, вдалеке от мужа и в тревоге за дочь, Амелия чувствовала себя жертвой обстоятельств, в ловушке, из которой ей было не вырваться. И хотя она знала, что туда загнала себя сама, Амелия ненавидела за это Уолтерс, которая служила и постоянным напоминанием о ее нелегком положении, и одновременно козлом отпущения.