Печальная история братьев Гроссбарт - страница 24

– Так?! Генрих, тебя обуяли горе, гнев и гордыня, ужасный грех – так себя называть! Дай Господу судить и карать, не рискуй собственной душой!

– Мне понадобится ваша помощь, – сказал Генрих, отвернувшись от священника к горожанам, стоявшим с побелевшими лицами. – У меня нет больше ни коня, ни одеял, ни еды, ни оружия – все забрали Гроссбарты. Но, клянусь, я костьми лягу, но отправлю братьев к их истинному господину. Хана, твой Гунтер…

– Мой Гунтер, – прошипела зареванная вдова, – из-за тебя погиб!

– Из-за меня? – Генрих почувствовал себя так, будто женщина пнула его в живот. – Нет, я ведь…

– Рыдал, умолял и выл, просил воздать по заслугам! Положился бы ты на Господа, так и муж мой не ушел бы с остальными, и его бы не погубили эти дьяволы!

– Хана… – взмолился Генрих. – Я же хотел поехать с ними! Я знаю, чего стоят Гроссбарты, лучше всех вас и мог бы… – Он замолк, увидев холодные взгляды соседей, застывшие лица, надутые щеки. Склонив голову еще ниже, Генрих чуть не поперхнулся, когда сказал: – Прошу вас.

Никто ничего не ответил, некоторые начали расходиться по домам.

– Лучше иди, – прошептал Эгон, и Генрих сморгнул слезы, пытаясь постичь, как вышло, что все винят его, а не гнусных Гроссбартов. – Я тебя понимаю, хоть остальные и не поняли. Я тебя отвезу так далеко, как смогу, хорошо?

– Я ее куплю, – сказал Генрих, когда они отвернулись от безмолвных обвиняющих взглядов. – Все свое поле тебе отдам. Сам знаешь, это отличная цена.

– Прости, Генрих, – проговорил Эгон и остановился, уставившись в землю, когда они обошли его домишко и оказались рядом с привязанной кобылой. – Ты ведь не хуже других знаешь, что у нас теперь меньше лошадей, чем было несколько дней тому, не только мне эта крошка понадобится. Но пока они…

Эгон замялся, откашлялся и утер глаза, чтобы отогнать ужасное воспоминание, прежде чем смог продолжить:

– Когда эти братья делали свое черное дело, я перерезал привязь коням Ганса и Гельмута, отпустил их, так что, может, мы найдем на дороге одного из них.

Генрих кивнул. Он отлично понимал, почему Эгон не хочет продавать свою единственную лошадь, когда до посевной всего-то зима осталась.

– А если коней не найдем, – продолжил Эгон, – что ж, я тебя вывезу точно на большак, к которому они, наверное, двинутся. Получишь небольшое преимущество, они ведь свернули в горы по старой охотничьей тропе, срезать решили. Но я-то знаю, что эта дорожка никуда не ведет, им еще много дней, если не недель топать, пока выйдут на настоящий тракт. Если, конечно, они отправились на юг.

Больше им нечего было сказать по этому поводу. Генрих не понимал, как можно обвинить его в том, что произошло за последние несколько дней. Он взобрался на лошадь так, чтобы сесть позади своего последнего друга, и, объехав дом, они направились к южной дороге. По пути их перехватил сын Эгона с мешком репы, а потом они ускакали. Генрих его даже не поблагодарил. Он только и мог думать, что проклятых братьев не догнать без собственной лошади.

Манфрид дрожал и обливался потом: чувствуя приближение смерти, мозг одарил его приличествующими ситуации кошмарами. Мантикора гналась за ним по сужавшимся пещерным переходам, где у Манфрида не было ни оружия, ни веры, ни брата. Не суждено ему вынести на свет из пустынных гробниц жемчуга, только борода его будет продолжать расти в могиле.

За этот день Гегель десяток раз чуть не уронил больного брата, когда поскальзывался на мху и гнили, но продолжал волочить его через сумрачный лес. Гегель решил, что рожденные в глубинных полостях миазмы поразили Манфрида, не допуская мысли о яде мантикоры. Таким образом, нужно выбраться на вершину холма или горы, где ветра не позволят скапливаться чумным парам.

Оба Гроссбарта едва не умерли от чумы, когда им сравнялось десять, так что Гегель знал симптомы, равно как и надежное средство для лечения: поскольку Манфрид еще не покрылся бубонами, его могли спасти чистый воздух и молитва. Матери это наверняка было известно, вот почему она отвела их в полуразрушенную лачугу высоко в горах и бросила там, когда их телесные гуморы омрачились болезнью.