Пепел державы - страница 19

— Откуда открылось сие?

— Елисейка Бомелий выдал Тулупова. А он уже и всех остальных за собою потянул. Новгородского владыку Леонида в Москву на допрос свезли, выяснилось, в хищениях он повинен великих. Молвят, в Новгороде ведуний держал на подворье, колдовством и прочей бесовщиной занимался также. Выдал Умной на допросе и архимандрита Чудова монастыря Евфимия, и архимандрита Симонова монастыря Иосифа — те, мол, за боярскими даяниями охочи были, но не ради своих обителей, а от алчности своей.

— Слыхал я, что государь давно ими недоволен был. А что митрополит? Заступится за них?

— Владыка Антоний? — усмехнулся Щелкалов. — Этот тоже за свою шкуру боится. Уже и он с государем с глазу на глаз говорил. Видел я его после того разговора — волокли его, несчастного, едва живого — весь бледный, трясется, ногами еле перебирает… Нет, владыка против государя не пойдет. А теперь и согласится на то, дабы государь запретил земельные пожертвования крупным обителям…

— Верно говорят, что государь отослал супругу свою, Анну Григорьевну, в монастырь? — вопросил, нахмурив чело, боярин Шереметев.

— Едва боярин Умной уличен был в измене, государь велел постричь ее в Покровский монастырь, что в Суздале. И Васильчиковых всех из Москвы выслал…

Шереметев покачал головой. И с пятой супругой у государя не сложилась семейная жизнь. Юная дева пала жертвой придворной борьбы и теперь вынуждена была всю цветущую молодость свою отдать на служение Богу. Но никто, и сам государь, не ведал, каким потрясением был постриг для юной девы, что уже тогда она слегла в горячке и медленно, медленно угасала. Через два года она умрет, так и не оправившись от горя…

— А что же царевич? — вновь спросил Шереметев.

— Думается мне, лишит его государь права наследования…

— Кто же царем станет после? Неужто юродивый царевич Федор?

Щелкалов опустил голову, тяжко вздохнул.

— Ох, не сносить мне головы, — проговорил он. Хоть он и доверял давнему другу, ибо Иван Шереметев и сам был осторожен и неглуп далеко, но в сие страшное время, ежели выяснится, что приближенный к государю дьяк выдает придворные тайны — обоим им уготована плаха.

— Ты знаешь меня, я не скажу никому, — пристально глядя на друга, молвил Шереметев. Он чувствовал, что хмель его отпустил полностью — выветрился разом от столь пугающих вестей.

— Государь и сам хочет оставить трон, — поднял глаза Щелкалов. Какое-то время они молча глядели друг на друга, и Шереметев, осознав сказанное, вопросил:

— Кто же… царем станет?

— Решил государь наказать всех нас, изменников и корыстолюбцев, — со вдохом проговорил Щелкалов, — и вздумал царем сделать Симеона Бекбулатовича…

— Саин-Булата? — выпалил Шереметев, снеся огромной рукой своей опорожненные чарки. Он, касимовский хан, ныне станет государем… Как?

— Тише! Тише! — сквозь зубы зашипел Щелкалов. Шереметев, словно опустошенный, откинулся к стене, упершись невидящим взором куда-то перед собой. Саин-Булат… Тот самый, что собственной глупостью, будучи ничтожным воеводой, привел к поражению русскую рать в сражении со шведами при Лоде два года назад, где погиб Иван Андреевич Шуйский, также близкий друг Ивана Меньшого[9]… Боярин видел Саин-Булата однажды, помнил его гордо-заносчивое гладкое лицо, узковатые степные глаза… И всю Россию… ему? Как же так?

— Стало быть, басурманина… на стол московских государей.. — проговорил он и осекся.

— Он крещен, — возразил Щелкалов, — и более того — породнился с государем, женившись на дочери боярина Ивана Мстиславского…

— Но как же так? — Иван Меньшой бессильно уронил большие руки на стол, в глазах его стояли слезы. — Как же так? Почему он? Разве он достоин?

Щелкалов молчал, опустив очи.

— Да, государь, верно, насмехается над нами… Татарина… на престол русских государей! — сдавленно произнес Шереметев. — Быть может, попросим все государя остаться? Как тогда… Перед опричниной… Ехали бояре в Александрову слободу, в ноги ему пали. Уговорили тогда… Теперь снова желает оставить царство?

— Не ведаю. Думаю, надобно переждать. Поглядеть, чем дальше сие обернется, — возразил помрачневший Щелкалов.