Пепел и снег - страница 9

Вчера ночью я оставил окна открытыми, чтобы слышать, как слоны и киты кружатся.

Сегодня утром наступил первый весенний день.

Я встал с постели и подошёл к окну. Я закрыл глаза и увидел, как в четыре года целую слона в цирке.

Я увидел, как в девять целую девочку в доме на дереве.

Я увидел, как в пятнадцать целую свою девушку на чердаке.

А потом я увидел твоё лицо — за мгновение до того, как я впервые поцеловал тебя.

Я прошептал тебе на ухо: «В прошлой жизни я был слоном. Поцеловать слона приносит удачу».

Мне снилось, что мы с Монтесумой идём по берегу реки Аюнг. Несколько слонов качалось на водах реки меж её извилистых берегов, напоминая серебряные орхидеи в кувшине.

Монтесума сказал: «Стой здесь и слушай всем своим телом.

Я не знаю более глубокой тишины, чем когда птица на заре медленно поднимает голову. Становится так тихо, и даже ещё тише, что в конце концов в этом глубочайшем покое ты можешь ощутить все его текстуры, оттенки, ароматы и ритмы. Если внимательно слушать, часто эту тишину можно почувствовать непосредственно перед тем, как птица начинает петь».

Я не помню, чтобы когда-либо прежде ощущал такую тишину; разве только один раз — когда мы с тобой впервые легли вместе.

Миллионы лет человек ходил по земле, но только шесть тысяч лет назад было написано первое письмо.

Кем был тот или та, кто в конце концов решил, что произнесённых слов недостаточно? Что искали они в написанном слове такое, чего не могли найти в сказанном?

Пытались ли они вернуть слову его священную тайну, записывая его?

Теперь, спустя тысячи лет после написания первого письма, от чистоты и ясности записанных слов почти ничего не осталось. Они значат меньше. Или они значат больше. Они смущают. Они затуманивают.

Хуже всего, что из-за их неточности я начинаю чувствовать себя неискренним.

Может быть, я каким-то образом смогу говорить с тобой о мире без слов — через объектив своего фотоаппарата.

Мою судьбу определил мой дедушка.

Моей сестре он подарил телескоп. Мне он подарил свой фотоаппарат и авторучку.

«Сначала ты должен очистить язык посредством пера, — сказал он. — Только после этого ты сможешь приступить к очищению глаз камерой.

Когда почувствуешь, что уже готов взять в руки камеру, шествуй мягко. Пусть твоё сердце затаит дыхание. Пусть твои глаза научатся говорить шёпотом. Стремись к образу, который за пределами слова. Стремись к ясности, свойственной слоновьим глазам. Высматривай то, что невидимо.

Научись спать, оставляя один глаз открытым».

Изучая людей в кафе у железнодорожных вокзалов, я научился отличать тех, кто пишет письма друзьям, от тех, кто пишет письма возлюбленным.

Тех, кто пишет друзьям, легко отвлекает шум, и они редко перечитывают написанное. Те, кто пишет любимым, вырывают страницы из блокнота так бережно, словно снимают с персика тонкую кожицу.

Прежде чем начать писать, они робко проводят пальцами по волокнам бумаги.

Перо они поднимают так, как виолончелист берётся за свой смычок.

Написав первые несколько слов, они набирают в лёгкие воздуха, а затем высушивают влажные чернила тёплым дыханием.

Приносят чай. Они потирают пальцами переносицу. Они шёпотом произносят слова своего письма, окуная их в пар, поднимающийся от чашки, прежде чем снова вдохнуть их и записать.

Когда письмо закончено, они перечитывают его несколько раз. И во время чтения они закрывают ладонями уши, боясь услышать какое-нибудь непристойное замечание.

Наконец, они складывают страницы, осторожно опускают их в конверт, проводят по нему языком и заклеивают. Они проглаживают пальцами края конверта. Их дыхание замедляется. Кажется, что они выходят из транса. Они откладывают ручку и медленно сжимают руку. А когда они вновь раскрывают её, то словно выпускают на волю невидимую птицу.

В семьдесят девятый раз я раскрываю ладонь, чтобы выпустить птицу.

В семьдесят девятый раз я пытаюсь обнять тебя своими словами.

Глаза слона — тихие языки любви.

Временами мне трудно писать тебе. Несовершенство слов заставляет меня бродить с фотоаппаратом. И если кто-то спрашивает меня, что я снимаю, я отвечаю, что пишу письмо.