Перебитый панцирь - страница 11

Поезд Прага — Берлин прибыл по расписанию. На берлинском вокзале из мягкого вагона вышел мужчина средних лет. На нем было демисезонное пальто. Несмотря на пасмурную погоду, он был без головного убора. Его пышные волосы, зачесанные назад, опускались так низко, что даже закрывали воротник пальто.

Мужчина с длинными волосами подошел к стоянке такси, а через полчаса он любовался видом на город из отеля «Кайзерхоф»... Швайберг впервые приехал в Берлин. До этого он жил в Швейцарии, на родине его родителей, умерших еще до тридцатых годов. Затем перебрался в Прагу, где занимался фотоделом. Теперь, после захвата Гитлером Чехословакии, решил переселиться в шумный Берлин. Родственников в Германии Швайберг не имел, поэтому в первое время вынужден был остановиться в «Кайзерхофе».

Через несколько дней Швайберг посетил частное бюро по найму квартир. Из предложенных жилищ он выбрал дом, что находился на противоположной стороне улицы, где функционировал приемный пункт фирмы «Телефункен». За сравнительно недорогую плату снял в доме двухкомнатную квартиру, и вскоре на ней появилась вывеска «Моментальная фотография господина Швайберга».

В первые месяцы щепетильные жители Берлина не особенно баловали нового фотографа. Только случайные клиенты захаживали к Швайбергу. Однако после появления в берлинских вечерних газетах объявления об открытии новой фотографии клиентура увеличилась. На качество фотокарточек заказчики не обижались.

Владельцу дома Гофриху квартирант пришелся по душе. Ему особенно понравилась в Швайберге точность. Да, настоящая немецкая точность. Фотограф-частник, конечно, ради заработка мог бы и не считаться со временем. Каждый лишний час работы принес бы ему новые марки. Однако Швайберг работал по твердому расписанию. Вот это-то и подкупало старого Гофриха.

— Хотя ты и проживал за пределами Германии, но немецкую точность соблюдаешь почти так, как будто живешь здесь с детства, — часто говорил Гофрих своему квартиранту за кружкой пива.

— Да, любезнейший, в этом-то мы, немцы, и отличаемся от других наций, — отвечал Швайберг.

— Как немцы за рубежом относятся к политике третьего рейха? — спросил однажды Гофрих у Швайберга.

— По-разному... — ответил уклончиво Швайберг, не договорив свою мысль до конца.

— Ты мне зубы не заговаривай, а выражайся точно, — смотря в глаза собеседника, произнес Гофрих.

— Говорю так, как на самом деле есть, — заметил Швайберг, глубоко задумавшись над словами хозяина дома.

В последние дни после этой беседы фотограф избегал разговоров с хозяином. Ему хорошо было известно, что прибывших из других стран немцев опутывали длинные щупальцы Гейдриха. «Не является ли Гофрих одним из щупальцев управления, руководимого группенфюрером СС?» — думал он. Между тем Гофрих и фрау Эльза, жена хозяина, старались улучшить отношения с квартирантом.

Может быть, размышлял Швайберг, все это связано с марками, которыми он обеспечивал скромно живших супругов — хозяев дома. И он решил проверить свои подозрения...

Когда Гофрих и Эльза уходили на работу, в доме оставался Швайберг. Детей хозяева не имели и свою комнату никогда не запирали. Фотограф имел возможность побывать у Гофриха в любое время. Как-то он нашел у них спрятанную книгу с «Манифестом коммунистической партии», а в другой раз — газету, и которой была изложена речь Димитрова на Лейпцигском процессе. Швайберг сфотографировал обнаруженные у хозяина «коммунистические материалы», пленку спрятал в своем тайнике, устроенном в ножке к фотоаппарату...

— Сын мой, — начал как-то Гофрих, обращаясь к своему квартиранту, — ты не избегай нас. Мы — пролетарии, и нам нечего терять...

— Кроме своих цепей, — добавил Швайберг и спросил: — Вы не боитесь, господин Гофрих, живя в «третьей империи», руководствоваться изречениями из марксистской литературы?

— Об этом изречении знает весь мир, — усмехнувшись, заметил Гофрих.

Теперь хозяин начал думать о своем квартиранте. Гофрих очень переживал из-за своей откровенности в беседе с фотографом. Не подослан ли к нему Швайберг с подлой целью? Имперской службе безопасности, возможно, известно о его, Гофриха, симпатии к коммунистам... О своих подозрениях Гофрих вечером поделился с Эльзой.