Перед грозой - страница 46
. Эту мессу он так хотел бы отслужить, — быть может, из-за ее необыкновенной красоты, — когда помышлял о том, что будет священником. Levate[60]. И до сИх пор втайне он но отрекается от своего желания. Желтые свечи потушены, алтарь пуст. Flectamus genua. Священник с диаконами распростерты на земле. Levate. В гробовом молчании — тихое пение, безымянное, безответное. Flectamus genua Levate. И диалог диаконов и хора: «Passio Domini Nostri Iesu Christi secundum Ioaunem». Имитируя голоса, Луис поет:
— Quem quaeritis?
— Responderunt ei.
— Iesum Nazarenum…
— Ecce Rex vester. — Illi autem clamabanti Toile, toile, crucifige eum…
— Erat autem scriptum: Iesus Nazarenus, Rex Iudaeorum…
— Quod scripsi, scripsi…
— Et inclinato capite tradidit spiritum[61]. (Здесь селение и весь мир из рода в род падают на колонн и замирают в безмолвии.)
Когда торжественным тоном — «Flectamus genua» — Луис громко читал «Levate» — молитвы: «Pro Ecclesia, pro beatissimo Papa nostro, pro omnibus Episcopis, Presbyteris, Diaconibus, Subdiaconibus, Acolytis, Exor-cislis, Lectoribus, Ostiariis, Confessoribus, Virginibus, Viduis»…[62] — то вдруг услышал несколько иронический смех Виктории, их гостьи:
— Луисито, может быть, ты все-таки проводишь меня?
В глазах юноши сверкнуло бешенство. Однако он сдержался. Даже не повернул головы.
— А ты и вправду похож на падре.
Оп продолжал петь слова псалма.
— Когда тебя посвятят в сан, мне будет приятно исповедаться у тебя, такого серьезного.
Гневный взгляд он бросил на дерзкую даму, вторгнувшуюся в его раздумья.
— У тебя нрав в точности как у твоего приходского священника, мальчик.
Тогда, выйдя из себя, он захлопнул требник. Хотел разразиться потоком резких слов. Но дамы уже не было перед ним. Он почувствовал себя смешным, высокомерным, грубым, застенчивым, невоспитанным и трусом в одно и то же время. Отыскал книгу «Имена Христа» [63] и глухими улочками вышел в поле.
Flectamus genua. Пустынны дороги, пустынны тропинки и дали. Душа Луиса снова преисполнилась торжественностью дня, и, посмотрев на огромный крест древней миссии, господствующий над селением, он, решив вознаградить свою тоску по неотслуженной мессе, запел:
— Ессе lignum Crucis, in quo salus mundi pependit, — и, упав на колени, продолжал: — Venite, adoremus [64].
Поднимаясь на гору, он повторял:
— Ессе lignum Crucis…
И, наконец, простершись на земле, касаясь ее лицом, повторял:
— Venite, adoremus.
А в памяти всплывали строки, звучавшие упреком: «Народ мой, что Я сделал тебе или в чем провинился Я перед тобой? Отвечай мне. Я освободил тебя из земли Египетской, ты же приготовил крест Спасителю своему! — Agios о Theos. Sanctus Deus. Agios ischuros. Sanctus fortis. Agios athanatos, eleison imas. Sanctus immortalis, miserere nobis [65]. — Что же еще Я мог сделать для тебя и не сделал? Я также пасадил тебя, как прекрасный — Мой виноградник, а ты воздал Мне горечь великую: жажду Мою ты утолял уксусом, и копьем пронзил ты ребра Спасителю своему…»
Пейзаж — землистый, выжженный, без деревьев — так созвучен ему сегодня.
— «Я ради тебя бичевал Египет с его первородными, а ты выдал меня, чтобы меня бичевали. Popule meus…»[66]
Пейзаж страстной пятницы. Без тенистого убежища, без родника, без зелени.
— «Я перед тобой открыл море, а ты открыл копьем мой бок. Popule meus…»
Земля охряная, бурая. Пересохший океан. Солнце ослепляюще сверкает, словно отражаясь в бронзе.
— «Я шествовал перед тобой в тучах пыли, а ты при вел меня к преторианцу Пилату. Popule meus…»
Пейзаж размежеван линиями — на отдалении тончайшими — борозд и изгородей, проведенных асимметрично. Так сильно отражается от земли солнце, что бурые тона становятся полупрозрачными, а густая охра приобретает кровавый оттенок.
— «Я поддерживал тебя манной небесной в пустыне, а ты ранил меня пощечинами и ударами бича. Popule meus…»
Селение из камня. Колокола безмолвны — будто мертвые.
— «Я дал тебе испить освежающей воды из родника в скале, а ты мне подал желчь и уксус. Popule meus…»
Селение чванится своим сходством с Иерусалимом, которое подметил один миссионер, побывавший в святых местах. Такой же пустынный пейзаж. И унылый. Селение крестов.