Перед наступлением - страница 4

Пиунов тщетно пытался одной рукой продеть пуговицы в петельки, и Сима предложила ему помощь. И когда она, приблизив свое лицо к лицу Пиунова, стала застегивать ворот его гимнастерки, он неожиданно обнял ее и поцеловал в губы.

Сима вспыхнула, растерялась. До сих пор не поймет, как решилась на такое — влепила Пиунову пощечину.

Пиунов отшатнулся от нее и… бросился вслед за проходившим мимо грузовиком. Сима видела, как он на ходу кинул в кузов свою шинель, потом, ухватившись одной рукой за задний борт кузова, тут же очутился в машине.

Так, недолечившись, уехал сгоряча храбрый разведчик на передовую. Даже не выписался из госпиталя, не захватил свой вещмешок, чем привел в немалое замешательство госпитальное начальство и вызвал нарекания девушек за то, что Сима Березина свела с ума такого симпатичного ходячего раненого.

Потом Сима получила от Пиунова письмо, на которое до сих пор не ответила. А в письме — славненький березовый листик; почему-то красный, точно сейчас не июнь, а ноябрь. Зачем Пиунов вложил этот листик в конверт?.. Нужно ответить капитану. Должен же он знать, что она любит другого. «Где только он — этот другой?»

Мысли Симы неожиданно разлетелись, как вспугнутые воробьи. Сидевшая рядом, молча штопавшая чулок Ирина вдруг приложила козырьком руку ко лбу и уставила взгляд в сторону большака.

— Раненых везут.

Сима тоже увидела, что через луг к деревне едет санитарная машина. Нужно идти готовиться к приему.

Девушки, собрав нитки, чулки, вскочили на ноги.

Операционно-перевязочная — большая светлая комната. На ее дверях сохранилась табличка: «7-й класс». Один угол отгорожен простынями. В большой половине стояли в два ряда операционные столы.

За занавеской Сима и Ирина надевали халаты. Тут же, у умывальника с педалью, мыл руки, готовясь к операции, ведущий хирург Николай Николаевич Рокотов — высокий, полный, уже немолодой мужчина, в очках, прочно сидевших на мясистом, слегка горбатом носу.

Девушки о чем-то перешептывались и украдкой смеялись.

— Какой он славненький!.. — расслышал Николай Николаевич слова Ирины. — Нос как струнка, ровненький, на подбородке ямочка. Неужели в разведке все хлопцы такие красивые?

— Тебе каждый холостяк красив, — засмеялась Сима.

— Вот и не каждый! — Ирина надула губы.

Николай Николаевич, поняв, что речь идет о раненом лейтенанте-разведчике, тихонько хмыкнул. Девушки настороженно посмотрели в его сторону. Заметив их взгляд, хирург добродушно рассмеялся и сказал:

— Давайте-ка сюда этого вашего красавца. — Басистый голос хирурга звучал твердо, уверенно.

В операционную внесли на носилках раненого лейтенанта. Бледное красивое лицо, усталые глаза, болезненная улыбка. У лейтенанта раздроблена ступня.

— Где это вас? — участливо спросила Сима.

— На мину напоролся. — Глаза лейтенанта оживились. — Дружка своего в тыл к фашистам переправлял, Павку Кудрина…

Все: палата, раненый на носилках, операционный стол, хирург Николай Николаевич, — все поплыло перед глазами Симы, и сердце ее, кажется, остановилось. Она, пересиливая непонятную слабость в коленях, как бы превратилась вся в слух, всеми мыслями и чувствами устремилась к услышанному, точно желая угнаться за улетевшими, отзвучавшими словами, чтобы еще раз слухом прикоснуться к ним и заставить сердце поверить, что она не ослышалась.

— Как вы сказали? — прошептала Сима, опираясь похолодевшей рукой о стенку. — Павку Кудрина?.. Павла?..

Лесная поляна. Спокойствие и тишина царят вокруг. Слышно даже, как жужжат проворные пчелы. Они озабоченно обследуют колокольчики медуницы синие, фиолетовые, голубые. В воздухе, под мягкими лучами утреннего солнца, струится тонкий аромат лесных цветов и трав.

На краю поляны, в тени вековой ели, прилег на расстеленную плащ-палатку капитан Пиунов — командир разведроты. Позади бессонная, трудная ночь, но ему не спится. Положив подбородок на большой кулак, Пиунов посасывает сладкий стебелек перловника и следит, как муравей, пробираясь сквозь густую траву, деловито тащит куда-то белую личинку.

А недалеко от поляны, у шалаша, сложенного из сосновых веток, расположились разведчики. Сидят солдаты, и хотя бы кто слово сказал молчат. Один прилаживает целлулоидный подворотничок к гимнастерке; другой, пристроив на кустике можжевельника маленькое зеркальце, согнулся в три погибели и скоблит бритвой щеку; третий чинит гранатную сумку. А большинство ничем не занято — сидят кто где и в землю смотрят. Тяжело у всех на душе, как и у командира. Из-за линии фронта не вернулись их товарищи — четыре разведчика, с которыми бывали в трудных поисках, переносили бомбежки и обстрелы, ели из одного котелка, укрывались одной шинелью… Еще четыре жизни… Можно вычеркнуть из ротного списка фамилии погибших или пропавших без вести, но из сердца не выбросишь. А сколько друзей сложило головы в прошлых боях! Чей теперь черед?