Перелетные свиньи - страница 14
– Прости?
– Ты прости. Оговорка. Я хотел сказать, лорд Воспер?
Глория Солт секунды две помолчала, потом заговорила неприятным, металлическим голосом:
– Нет уж, спасибо, не лорд Воспер. Я не выйду ни за какого Воспера ради умирающей бабушки. Если я окажусь с ним в церкви и священник спросит: «Ну как, Глория? Согласна?» – я отвечу: «Ты что! На похороны – приду, а если ты говоришь о браке, то запомни, дорогой пастырь, что я охотней умру в болоте». За Орло Воспера! Ну, знаешь!
Джерри почуял трагедию. Почуял он и тайну. Как и весь их круг, он полагал, что свадьба этих двоих – дело времени. Орло и Глорию вечно «видели вместе» то в Каннах, то в Аскоте, то на каком-нибудь турнире. Слышать такое от Глории Солт было так же странно, как если бы Орест бранил Пилада или Макс – Морица.{12}
– Вот тебе и на! А я думал…
– Возможно. Тем не менее дела обстоят именно так. Никакого Воспера я не знаю, а скоро выхожу за сэра Грегори Парслоу. Матчингем-Холл, Матчингем, графство Шропшир.
– Что же случилось?
– Долго рассказывать. Увидимся – узнаешь. Кстати, увидимся сегодня, будем ужинать у Марио.
– Ужинать? Сегодня?
– Вот именно. Ты что, глохнешь от старости?
Джерри не глох, но растерялся, как растерялся бы на его месте самый заправский ягненок. Сегодня он ужинал с Пенни и считал минуты, изучал рубашки, выбирал белый галстук, заботился о том, чтобы башмаки и цилиндр блестели, как им положено, – словом, готовился к неожиданной встрече, думая о том, что будет сидеть в «Савое» с единственной на свете девушкой, смотреть ей в глаза, держать ее маленькую ручку. Как же не растеряться, если совсем другая девушка приглашает тебя к Марио?
– Нет, послушай, – сказал Джерри. – Сегодня я не могу. Давай завтра.
– Завтра я не могу. Уезжаю. Думаешь, я тебя позвала для удовольствия? Я помочь хочу. Ты мне как-то говорил, что тебе нужны две тысячи фунтов, чтобы основать сумасшедший дом. Так?
Джерри не назвал бы свой санаторий сумасшедшим домом, но сейчас было не до объяснений. Он охнул, комната перед ним медленно поплыла.
– Неужели ты…
– Да, я помогу тебе их раздобыть.
– Глория, ты просто чудо! О, женщина, ангел-хранитель!{13} Да… Расскажи подробней.
– Вечером. По телефону все не расскажешь. Ровно в восемь – у Марио. А я пока что оденусь. Если не одеться, посадят на балкон, а я для этого слишком горда. Есть у тебя манишка и манжеты?
– Глория, постой…
– Все, пока, спешу. Надо тут встретиться насчет ракетки.
Наблюдатель, проникший в квартиру двадцать три, увидел бы, как выглядит человек на распутье. Повесив трубку, Джерри Анструтер Вейл долго боролся с собой, совершенно не понимая, что же ему делать.
Мысль о том, чтобы не ужинать с Пенни, не держать ее маленькую ручку, не смотреть ей в глаза, была ему отвратительна. Но если Глория подскажет, как раздобыть эти две тысячи, не безумно ли упускать такой шанс?
Прошли века, прежде чем он решил, что это безумно, и, тяжко поднявшись, стал перелистывать телефонную книгу. Пенни сказала, что остановится у какой-то леди Гарленд, и она тут была, на букву «Г». Подошел, видимо, дворецкий.
– Вы не могли бы попросить мисс Доналдсон?
Дворецкий не мог. Пенни, по всей вероятности, ушла на пример. На что? А, на примерку! Да-да, понятно. Вы не могли бы сказать, когда она будет? Не могли бы? Тогда не передадите ли ей, что мистер Вейл очень огорчен. Он никак не может с ней встретиться, важные дела.
– Дела, сэр?
– Именно. Важное деловое свидание.
– Хорошо, сэр.
Опустив трубку, Джерри сел в кресло, живо ощущая, как бесы рвут его душу в клочья раскаленными щипцами.
А на Гросвенор-сквер, где жила леди Дора, вдова сэра Эверарда Гарленда, сестра ее, леди Констанс, тоже не радовалась. Джерри позвонил как раз тогда, когда Риггз, дворецкий, принес им с лордом Воспером чай.
Ответы его ей не понравились. «Сэр», говорил дворецкий, указывая на то, что таинственный незнакомец – мужчина, а никто не мог узнать, что Пенни в Лондоне, кроме как от нее самой. Если же она ему сообщила, что же это такое?
– Что это такое, Риггз?
– Некий мистер Вейл, миледи. Не может встретиться с мисс Доналдсон.
«Воспитание» – не пустое слово. «Леди не выдают своих чувств», – говорила гувернантка; и максима эта вела леди Констанс через всю жизнь. Там, где невоспитанная женщина просто перевернулась бы, возможно, вскрикнув при этом: «А черт!» – настоящая леди едва заметно дрожит.