Перелетные свиньи - страница 40
– Да…
Галли обиделся. Он чувствовал себя так, словно принес добрую весть из Ахена в Гент,{34} а жители Гента, зевнув сказали: «Да?..»
– Ну что это! – воскликнул он. – Почему вы не пляшете? С таким же успехом я мог сказать: «Добрый вечер».
Пенни глубоко вздохнула.
– Какой там добрый! – проговорила она. – Джерри вышвырнули.
– Э?
– Уволили. Выгнали. Рассчитали. Леди Констанс сказала, что завтра утром…
– Ну-ну?
– Она спустит на него собак.
– О чем вы говорите?
– О том, что вы слышите.
– Да это же чушь какая-то! За что? Почему?
– Леди Констанс рассердилась, когда застала его у себя в спальне.
– Где?
– Если хотите, в шкафу. А шкаф в спальне.
– Что он делал?
– Прятался.
– Прятался?
– Да.
– В шкафу?
– Да.
– У Конни в спальне?
– Да.
– А он у вас не слабоумный?
– Нет, не слабоумный. А вот лорд Эмсворт…
– Не без того, – согласился Галли. – Но при чем он тут?
– Понимаете, он написал письмо вашей Моди.
– Письмо?
– Да, и дал его Джерри, чтобы он положил ей в комнату. Джерри спросил, где она, а он сказал: вторая справа. Ну, Джерри отнес, а потом лорд Эмсворт попросил его забрать.
– Почему?
– Он не сказал.
– Так… Ну и что?
– Джерри пошел за письмом, а тут кто-то идет. Естественно, он спрятался. Наверное, он шевельнулся в этом шкафу, потому что дверь открылась, и там стояла леди Констанс.
– А что она делала у Моди?
– Не у Моди. У себя. Когда Джерри с ней поговорил, то есть она с ним поговорила, он вернулся к лорду Эмсворту, а тот подумал и сказал: «Вторая дверь справа? Я имел в виду вторую слева».
Галли горестно крякнул.
– Кларенс как живой, – сказал он. – Некоторые считают, что его уронила нянька. Но думаю, он управился сам. Не мешай природе – и пожалуйста, она сформирует человека, который говорит «справа», когда имеет в виду «слева». Джерри рассердился?
– Не без этого. Собственно, он назвал лорда Эмсворта старым ослом. Расстались они сухо. Теперь нет никакой возможности подружиться с любимым хозяином и заметить при случае: «Брат мой, не одолжишь ли две тысячи?» Что ж, пойду к озеру.
– Зачем?
– Утоплюсь. Надо же занять время.
Не успел Галли заметить, что это недостойно Доналдсонов (он только пощелкал языком, в виде вступления), как на террасу вышел горестный Джерри.
– А, Джерри! – сказал Галахад. – Я вот рассказываю Пенни про дело Воспера – Солт, а она – про вас с нею. Печально, печально. Что собираетесь предпринять?
Джерри скорбно поглядел на него.
– Вернусь в Лондон.
– Смешно!
– А что же еще?
Галли фыркнул, сокрушаясь о молодом поколении, у которого начисто нет воли к победе.
– Торчать тут. Кто знает, что будет завтра? В Лондон, еще чего! Вы переедете в «Герб Эмсвортов» и будете ждать, как все повернется.
Джерри немного повеселел.
– А что, хорошая мысль…
– Блестящая, – поправила Пенни. – Ты можешь пробираться сюда, ко мне.
– Могу.
– Например, в розовый сад.
– Очень хорошо! Ожидай меня среди роз, когда солнце встает поутру. Идет?
– Еще бы!
– Пенни!
– Джерри!
– Давно пора, – сказал Галли. – Ну вот, дорогой мой. Отчаиваться – глупо, пора бы знать. Пенни давала мне ваши книжки, и больше всего мне понравилось, что ни убийцы, ни мексиканцы, ни кобры не могут помешать истинной любви. Помните, у вас, в «Пиве для Барни»? Герой отвоевал свою девицу у злодеев, перед которыми сестра моя Констанс – просто ангел. Что ж, не хочу мешать. Пока.
Он ушел, бодро думая о том, что самое время потолковать с Конни. Предубеждение против грубых свар куда-то исчезло. Свары он хотел, и чем грубее, тем лучше.
4
Назавтра, в девять часов вечера, Бидж сидел у себя и пытался утишить портвейном то смятение, которое породили в его душе недавние дела. Портвейн, всегда помогавший без промаха, почему-то утратил свои волшебные свойства.
Бидж не был малодушен, был – услужлив, но всему есть пределы. Когда вводишь племянницу в дом под чужим именем и перетаскиваешь с места на место украденную свинью, можно и устать. Глаза у Биджа были в черных кругах, при каждом звуке он вздрагивал. Ко всему этому его нежное сердце не могло вынести, что все вокруг страдают.
Недавняя беседа с Пенни очень огорчила его, вид лорда Эмсворта – еще больше. Прислуживая за обедом, Бидж понимал, что не только хлеб, но и все блюда обращаются для него в пепел.