Перелистывая годы - страница 40

Родители одного из тех, кого он уже отыскал, истошно сообщили об этом моим родителям.

– Почему он мстит за тебя? – напрямую спросила мама.

– Влюблен. Вот и все.

– Вот и все?!

Узнав о моем первом женском завоевании, мама очередной раз бурно возликовала. Прежде она изнурительно беспокоилась о том, могут ли у неполноценных ног ее дочери быть поклонники. Утешая себя, мама говорила, что в моих недугах, бесспорно, есть некоторая пикантность, интригующая непохожесть.

– Разумеется, – привычно соглашался с ней папа. – Отклонение от нормы – это самобытность, оригинальность.

Хотя пилюлями, массажами и консультациями профессоров они все же старались лишить меня той интригующей самобытности, в которой, как в бороде Черномора, таилась моя главная сила.

На примере Федькиной страсти я поняла, что истинные чувства действительно понятны без слов: он ни разу не обмолвился о своей слабости. Но свою силу устремил мне на помощь: почти все мальчишки во дворе оказались избитыми.

– Мы можем быть спокойны: ничто человеческое не обойдет Верочку стороной! – восхищалась мама. – Бесспорно… Теперь уже окончательно и бесспорно!

– Это взаимное или одностороннее чувство? – вполголоса поинтересовался папа.

– Одностороннее, – ответила я.

– Всегда стремись к этому! Одностороннее движение даже на улице безопаснее, – поощрила меня мама. – Пусть лучше они… – Она взглянула на папу. – Пусть лучше они вкладывают эмоции и выкладывают свои нервные клетки!

Когда я вышла в другую комнату, бабушка сказала:

– Почему надо так восхищаться? Это же оскорбительно.

– Человек, в котором подозревают какую-нибудь неполноценность, – тоном экскурсовода начал разъяснять папа, – всегда хочет опровергнуть подобное мнение. И это сильнейший стимул!

– А в ком подозревают неполноценность? – уже обычным голосом, не боясь, что я услышу, и продолжая свой метод лечения, спросила бабушка.

Мамина мама, узнав о Федькиной страсти, сказала по телефону, что в мои годы она еще никому не позволяла «себя любить».

– К сожалению, он драчун, – сказал папа таким тоном, будто речь шла о женихе, которому придется отказать от дома.

– Разве Айвенго или, допустим, герои… «Всадника без головы» не были драчунами? – вопросом ответила бабушка. – Они, насколько мне помнится, оставались без головы, потому что дрались за честь. И Федька не лезет в бой просто так… Ничего страшного!

– Плохой человек не может полюбить в столь раннем возрасте. И с такой силой! Анисия Ивановна, как всегда, абсолютно права, – вступила в разговор мама.

Папа сник, поскольку мамины аргументы были для него неопровержимыми. Меня это порой раздражало. Но в данном случае я согласилась с мамой… Однако, когда через несколько дней обнаружилась очередная Федькина жертва и ее родители не пожелали молчать, папа, как бы беря реванш, заявил:

– Надо с ним всерьез побеседовать. Побеседовать надо…

– О чем? – поинтересовалась бабушка.

– О том, что его любовь должна быть бескровной.

– Разве он кому-нибудь говорил про любовь?

– Не говорил… Но о ней говорит весь двор! И Вера выглядит вроде бы соучастницей. Ведь из-за нее он угрожает… И даже в отдельных случаях бьет. Даже бьет!

– Это скверно, – согласилась бабушка. Приободренный папа выдвинул новое предложение:

– Надо побеседовать с его родителями. Все, знаете, были молодыми. Все, знаете, были… И помнят!

Тут я вошла в комнату, где происходил разговор, заплетающейся походкой.

Увидев это, папа взметнул руки вверх:

– Я не буду беседовать. Не буду. Обещаю тебе! Только не трать свои нервы.

Я начала «отходить». И проследовала к окну уже более твердым шагом. Тогда, обращаясь ко мне, папа продолжил:

– Пойми… его интимное чувство не должно производить шум на весь дом.

– Почему?! – вмешалась в разговор мама. Пусть все знают, что в нашу Верочку можно влюбиться.

– Разве в этом кто-нибудь сомневается? – тихо произнесла бабушка. – Она имеет защитника? Ничего страшного!

– По крайней мере для нее, – согласилась мама. – Анисия Ивановна, как всегда, права. – И крикнула в папину сторону: – Просто не верится, что ты ее родственник!

Я подошла к двери, возле которой стояла вновь не замечавшая меня женщина.