Переливание сил - страница 19
— Иван Михайлович! Как чувствуешь себя? Больно?
— Болит. Да как-то не все время. Приступами. То ничего, ничего. То как — раз, раз. Забурлит — и больно. Хоть криком кричи.
Он и кричал криком. Непроходимость! Боль адова.
— Когда началось-то?
— Вчера часов в десять вечера. Жив-то я буду?
— Конечно! Иначе зачем операцию делать? Не волнуйся, Иван Михайлович. Все будет в лучшем виде.
Помню его тревогу. Выражение глаз помню. А сами глаза, лицо вспомнить не могу.
Что же делать? Второй раз операция? Это тяжело. Да и что там такое? Не повезло как... Может, еще раз промыть желудок?
— Анна Ивановна! Давайте зонд — желудок промывать будем. Потом возьмите лейкоцитоз. Бежать-то не надо. Мы еще сегодня набегаемся.
Бедная Анна Ивановна! Сколько она тратит сил на каждого! Сегодня с утра она почти все время с Гусевым. Не удивительно, что ее не любят больные: «Ее не дозовешься. Ее никогда нет на месте, на посту. Я целый день прошу таблетку от головной боли». И так далее... Это все справедливо. Но разве объяснишь больному человеку, что есть кто-то еще больней? Что Анна Ивановна каждый раз вся целиком уходит в этого одного, самого тяжелого! Нет ее на посту! Да она все время делает что-то для самого тяжелого. Конечно, она плохая сестра. Хорошая сестра должна успеть всем помочь. Или как любят говорить — обслужить.
Ненавижу это понятие! Врач, сестра — обслуживают. Осмотреть, поставить диагноз, сделать операцию, сидеть около больного, поставить клизму, просто погладить по голове — все обслуживание. Если можно обслужить — можно и заказать. Как в ресторане или в парикмахерской.
Гусев для меня кто? Потребитель или клиент? Я его обслуживаю? Анна Ивановна не успевает всех обслужить. Одного Гусева. Хорошая сестра всех обслужит...
Вены у него совсем спались. Никак не удается попасть иглой в них. Уже мы все пробовали. Анна Ивановна еще раз. Попала! И вовсе она не лучше всех попадает в вену. А вот тяжелому больному почти всегда попадает.
Все вздохнули с облегчением. Как будто все уже пошло на лад.
Но Гусеву не лучше! Мы ведь себя обманываем. Мы просто не можем решиться на повторную операцию. Смелости не хватает. Боимся. Надо оперировать, а мы вокруг ходим.
Трудно решиться!
— Иван Михайлович, больно? Может, легче? Все еще тошнит? Иван Михайлович, надо операцию делать. Все будет хорошо. Клянусь. Ты мне веришь, Иван Михайлович? Ну так я ручаюсь!
«Все будет хорошо». Если бы я был так уверен! («Ведь ничего не осталось в нем! Пришел к вам, как граф!»)
Опять операционная. Все привычно, спокойно. Игорь, Таня на месте. Дают наркоз. Сейчас разрез, и... что там окажется?
Нож. Кровотечение останавливаю.
— Давай зажим.
Ладно! Остальное потом. Посмотрим, что там. Кишки раздуты. Выпота нет. Гноя нет. Значит, анастомоз цел — сшито хорошо. Уже легче дышится.
— Смотри! А здесь кишки спавшиеся. Где-то препятствие. Вот! Видал! Спайка! Перетягивает кишку...
Спайка пересечена, и... все стало на свои места.
Хорошо-то как!
— Давай зашивать быстрей. С первой операцией все в порядке! Все было правильно сделано! Не напортачил!
И в первый раз хорошо, и сейчас. Не так страшен спрут, как о нем говорят. А хороша книга «Приматы моря»!
— Как он там у вас? Как давление, пульс? Порядочек!
Есть что-то в хирургии от благородного детектива и благородного спорта. Ты себя чувствуешь героем. Выясняешь, на тебя все смотрят, ждут. Аплодисменты внутри. Операция тебя подстегивает. Вырастаешь в собственных глазах. Ходишь этаким демиургом. Все хорошо. Что, разве, не правду я говорю? Со смертью-то побороться приятно. Ну и что ж, что в больницах часто забывают про хорошее и помнят про плохое? Естественно, в больницу и не должны стремиться. Во-первых, плохое больше запоминается. А во-вторых, самое хорошее в больнице все равно плохое. Почему больному должно быть дело до творчества врача? А вот если ему было больно — это ему важно, и этим он, конечно, недоволен. Если у него плохо заживает да еще не дай бог нагноение — тем более: у него уже появилось моральное право писать жалобу.