Перепелка — птица полевая - страница 8
Зина слушала отца и не поняла, о какой конюшне шла речь. Ее встревожило слово «цыган», поэтому она спросила:
— Отец, какой он из себя?
Эмель изподлобья взглянул на нее: словно перед ним сидела не тридцатипятилетняя женщина, а ребенок, который не вовремя пристает к старшим, и сквозь нос добавил:
— Цыгане, дочка, все одинаковые. Черные, с усами. Правда, у того есть особая примета: на правой щеке длинный рубец. Видимо, с детства кнут пробовал.
«Ой, да это Миколь Нарваткин, — обрадованно подумала Зина. — Сказал же: «По-цыгански буду жить — деньги сами потекут в карман. К вам в село тоже заеду».
Зина знала: у Миколя в Вармазейке есть хороший друг, Трофим Рузавин, с кем сидел в тюрьме.
— И что тебе говорил тот цыган? — вновь пристала Зина к отцу.
— О чем? О сельских делах! Он хочет купить в Вармазейке дом, сесть за трактор… Нет, говорю ему, цыгане на одном месте долго не задерживаются. Им подавай хороших лошадей да дорог пошире! Смотрю: смеется, усы ходуном ходят. Потом спросил, с кем живу, сколько у меня детей. Пришлось и имя твое сказать…
Олда слушала, а сама с недоверием думала о дочери: «Cнова нового мужа ищет. И к цыгану пристанет, только бы от него махоркой пахло».
Что и говорить, легкомысленная дочь… С ними даже не посоветовавшись, умчалась в город. Рано выскочила замуж. А вот сейчас снова одна. Воспитывать двоих детей — не в Суре купаться. Дети требуют заботы и средств. Как ни крутись, как ни вертись, где всего возьмешь одна? Себя тоже ведь нужно прокормить, одеть-обуть…
Сколько раз Олда просила Зину: «Не шляйся, найди надежного мужа. Все мужики одинаковые — самой нужно быть получше!» Нет, не прислушивалась к мудрому совету, любит себя показать. Думает, что всегда будет молодой, не состарится. Постареешь — никуда не денешься, годы ведь не обманешь. Что скрывать, с детства была такой, баловали ее. Хотела об этом сказать Зине, но та махнула рукой:
— Хватит, мама, меня учить! Дай хоть поспать немного.
Олда в передней постелила постель. Зина, зайдя туда, что-то хотела сказать, только ничего не могла вымолвить, упала на кровать и заплакала.
Мать с отцом стали ее успокаивать. Они не знали, чем помочь единственной дочери.
Эмель немного постоял около постели, потом вышел в другую комнату и принялся латать хомут, который утром принес из конюховки. Он догадался: Зина знает цыгана… Догадался по тому, как заблестели ее глаза, когда он вспомнил о шраме. Цыган в день пожара заходил к нему в конюховку. Заходил днем. Конюшня же загорелась поздно вечером. Не будешь же зря обвинять человека, тем более, что он за ним выходил на улицу и видел, как Миколь ушел к Рузавиным.
В передней Зина рассказывала о третьем муже. Олда слушала дочь, опустив голову. Что поделаешь, думала она, мужик есть мужик. Но Валерий был намного моложе ее. Какой уж здесь узел судьбы — всего лишь кукушкино счастье? Ушел зять — теперь из-за него вешаться что ли? Эка, какое горе! Трое их было — найдется и четвертый! Свистни только — мужики сами прибегут.
Успокаивая дочь, Олда принялась месить тесто для пирогов. Зина, лежа на мягкой постели, думала о жизни. Действительно, почему ее счастье как осиновая дуга? Днем и ночью работала, чтобы угодить мужьям. А они, пьяницы, только и знали, что пить… Двоих переманили другие, третьего сама выпроводила. Какие это помощники — лодыри несчастные!
И опять ей вспомнился Миколь Нарваткин. С ним Зина работала на одном заводе. Один раз зашел он к ней в гости, другой… Что скрывать, нравится он ей. И статный, и характер мягкий. Сегодня, глядишь, цветы несет, завтра Валеру с Сережей угощает. Так и, плут, соблазнил…
«Женится на мне или нет? — часто спрашивала себя Зина. — Кто знает… У лисы ведь и желания хитры. Поди угадай… Поиграет со мной, поваляется, поваляется да и бросит. Где ты, Миколь-душенька, хоть бы голос подал?» — переживала женщина.
Она не слышала, о чем говорили в другой комнате ее родители. Ее мысли улетали в те будущие дни, когда она увидит свое счастье, обожжет пухлые губы горячими поцелуями.
Вскоре на печке захрапел Эмель.
Олда подлила в лампадку масла, зажгла ее и стала молиться.