Переписка А. С. Пушкина с А. Х. Бенкендорфом - страница 4

Бенкендорф письмом от 14 октября 1829 г. требует от Пушкина объяснений по поводу его самовольной поездки на Кавказ: «…покорнейше прошу Вас уведомить меня, по каким причинам не изволили Вы сдержать данного мне слова и отправились в закавказские страны, не предуведомив меня о намерении вашем сделать сие путешествие»[25].

В ответном письме от 10 ноября 1829 г. Пушкин, встревоженный неудовольствием царя, надеется на снисхождение Бенкендорфа:

«Я понимаю теперь, насколько положение мое было ложно, а поведение опрометчиво; но, по крайней мере, здесь нет ничего, кроме опрометчивости. Мне была бы невыносима мысль, что моему поступку могут приписать иные побуждения. Я бы предпочел подвергнуться самой суровой немилости, чем прослыть неблагодарным в глазах Того, Кому я всем обязан, Кому готов пожертвовать жизнью, и это не пустые слова. Я покорнейше прошу Ваше превосходительство быть в этом случае моим провидением, и остаюсь с глубочайшим почтением, генерал…»[26]

Письмом от 7 января 1830 г. Пушкин запрашивает Бенкендорфа о возможности поездки во Францию, в Италию или в Китай, но не получает разрешения ни на одну из поездок[27].

Новое неудовольствие поведением Пушкина Бенкендорф высказывает в письме от 17 марта 1830 г. Теперь он выговаривает Пушкину за несогласованный с ним «внезапный» отъезд в Москву, на что Пушкин в ответном письме от 21 марта 1830 г. напоминает Бенкендорфу, что с 1827 г. он «каждую зиму проводил в Москве, осень в деревне, никогда не испрашивая предварительного дозволения и не получая никакого замечания»[28].

Обострение отношений с Бенкендорфом в марте 1830 г., возможно, было вызвано начавшимся открытым (моральным и политическим) противостоянием Пушкина и Ф. В. Булгарина, в котором Бенкендорф по долгу службы (Булгарин являлся негласным агентом III отделения) занял сторону пушкинского врага[29].

Конфликт начался после публикации в ноябре 1829 г. в трех номерах журнала «Сын Отечества» романа Булгарина «Дмитрий Самозванец», в котором Пушкин обнаружил прямые заимствования из своей трагедии «Борис Годунов».

И тут Пушкин понял, кто рецензировал в 1826 г. «Бориса Годунова» по заданию Бенкендорфа и чью формулировку переделать трагедию в «историческую повесть или роман на подобие Валтера Скота» (письмо Бенкендорфа от 14 декабря 1826 г.[30]) использовал царь при оценке пушкинского произведения.

Булгарин тоже понимал, что теперь его карты в интриге с «Борисом Годуновым» раскрыты, и поэтому приписал Пушкину разгромную рецензию без подписи на роман «Дмитрий Самозванец», появившуюся в «Литературной газете» 7 марта 1830 г.[31]

Через четыре дня в «Северной пчеле» появился «Анекдот», злобный пасквиль на Пушкина и его африканское происхождение (хотя имя Пушкина, разумеется, не упоминалось), далеко выходящий за рамки приличия.

14 марта Пушкин ответил Булгарину эпиграммой:

Эпиграмма стала распространяться по Москве.

Чуть позже, письмом от 24 марта 1830 г., Пушкин, надеясь, как и прежде, на поддержку Бенкендорфа, извещает вельможного генерала о накаленности своих отношений с Булгариным и признается, что этот человек может причинить ему «бесконечно много зла»[32].

Но, как станет видно из приведенных ниже документов, Бенкендорф совершенно явно берет в этом конфликте сторону не Пушкина, а своего негласного сотрудника. Поддержку же Пушкину (интересно, знал ли об этом сам поэт?) оказывает Николай I.

В том же письме Бенкендорфу Пушкин, вновь пытаясь вырваться из географического треугольника Петербург — Москва — Михайловское, просит испросить разрешение царя на поездку в Полтаву для встречи с другом юности Николаем Раевским.

Между тем конфликт с Булгариным развивается. 18–19 марта 1830 г. выходит из печати седьмая глава «Евгения Онегина», и в связи с этим 22 марта 1830 г. в «Северной пчеле» — № 35 — появляется статья Булгарина, в которой эта глава подвергается уничижительной критике.

Критика Булгарина не понравилась Николаю I, и он не замедлил сообщить об этом Бенкендорфу в записке, написанной в тот же день 22 марта: