Переправа - страница 5
— Та-ак, — ошеломленно протянул Ваня, — а какова же тогда программа-максимум?
— Поговорим, когда вернешься из армии.
— Понятно…
Ваня вся еще не мог прийти в себя. Он не был готов к такому разговору. Интересно все же, что задумал этот непредсказуемый комиссар сотворить с ним в будущем, даже не поинтересовавшись, есть ли у человека собственные планы… И осторожно спросил:
— А все-таки?
— Я сказал: поговорим, когда вернешься. Ну ладно, скажу суть: хочу видеть тебя счастливым. Устраивает?
— Вполне. Хотя счастье, говорят, вещь эфемерная.
— Смотря для кого. Для меня вполне конкретная. Помнишь, как мы однажды определили, что такое счастье?
— Помню, конечно. Стать в своем деле незаменимым. Но это было давно, а…
Ваня запнулся, подумав о Насте. Комиссар тогда утверждал, что только высокий профессионализм делает человека счастливым. А все остальное — приложение к главному. Значит, Настя — приложение? Ерунда какая-то…
— Скажите, Виктор Львович, вы по-прежнему считаете, что человек может быт счастлив только работой? А… ну, скажем, личная жизнь… как без нее?
— Поверь мне, Иван, может, — твердо сказал комиссар. — Понимаешь ли ты, что в нашей жизни характерно… Без настоящего дела, без знания своей необходимости любовь самой прекрасной женщины не сможет сделать мужчину счастливым… во всяком случае надолго. Женщине личная жизнь еще может заменить все, а мужчине нет. Это аксиома. Кстати, и любить такого мужчину настоящая женщина не сможет. Влюбиться ненадолго — пожалуй, а любить — нет. И это тоже аксиома. Вот и делай вывод сам, если хочешь счастья.
Ваня невесело усмехнулся.
— Парадокс: не хочешь потерять любовь — вкалывай на производстве.
Комиссар расплылся в довольной улыбке.
— Вот так, красавец. Жизнь мужика тем и характерна, что с каждым годом задача усложняется и решать ее нужно самому.
— К сожалению, Виктор Львович, сейчас меня ждет армия, а не завод. Насчет вкалывать придется немного подождать.
— Ошибаешься, мой друг, — горячо сказал комиссар, — и на заводе, и в армии вкалывать нужно одинаково, в полную силу, что характерно. Только тогда все, чему я учил вас, обретет не только профессиональный, но и гражданственный смысл. И потом, Иван, я уверен, что каждый, кто служит в армии, как бы отдает свой долг тем, кто сражался с фашизмом… Пока не отслужил — должник. Ты понимаешь меня, Иван?
Комиссар яростно затеребил бороду, словно рассердился на некоторую высокопарность, прозвучавшую в его речи.
— И еще одно… прими в порядке совета. В армии, как в любом коллективе, есть свои правила игры. Хороши они или с твоей точки зрения плохи, но они есть и сложились не вчера. Столетиями отрабатывались, что характерно. Постарайся их понять. В конце концов, ты же не станешь играть в баскет по хоккейным правилам, верно?
Комиссар был беспокойно многословен, точно наставлял в дорогу неразумного. Ваня нахмурился. Он понял, чем вызвана тревога комиссара: не может забыть Ванин приход в училище. И поспешил успокоить:
— Все будет в порядке, Виктор Львович. Имеем кое-какой опыт на эту тему.
Комиссар виновато улыбнулся:
— Не обижайся. Все ловлю себя на мысли, что чего-то я вам недодал, что-то важное упустил, недосказал… Вот и пытаюсь наверстать.
Ваня украдкой взглянул на часы и спрыгнул со скамейки. Настя ждет, и нет у него больше ни одной свободной минуты.
— Виктор Львович, возьмите Сергея Димитриева в свою группу.
— Он уже подал документы?
— Подаст. Давно решено. Так возьмете?
Комиссар не ответил. Он смотрел мимо Вани в окно на лестничной площадке. Ваня обернулся. Во дворе на бревнах, обхватив колени руками, сидела понурив голову Настя.
— Два года не срок, — сказал комиссар, — пролетят незаметно, да и солдатская наука немудрая — освоишь. Главное, служи без дураков, с душой.
Ваня кивнул. Мудрая или немудрая, а осваивать придется. Слава богу, не на всю жизнь, а на каких-то два года. Можно и потерпеть.
— Спасибо, я постараюсь. Буду выполнять все, как положено, но душу вкладывать… Извините, Виктор Львович, душу я постараюсь сохранить. Да и зачем она армии?
— Ладно, — сказал комиссар, — тебе служить — тебе и решать. Смотри сам…