Переработка - страница 6

Удостоверение слабо светится в темноте бледно-зеленым; ничего не происходит.

- Хух.

Я прячу его, чувствуя себя глупо. Ночная стража уже работает, но они не должны сюда подниматься. Ветер и дождь свистят и стучатся в офисные окна.

Я толкаю дверь. Еще один административный корпус, предположительно для секретарей администрации. У одного из копиров бумаги на печать, лежащие в выходном лотке. Это кажется мне странным: учитывая природу нашей работы, Безопасность недобро смотрит на документы, оставленные лежать, где попало. Но Безопасность не будет проводить обходы несколько дней. Наверное, лучше взять распечатки и сунуть их в корпоративную почту, чтобы они пришли к оставившему их — или в запертый сейф, для последующего разноса, если это что-нибудь конфиденциальное.

Я переворачиваю первый лист и бросаю взгляд, потом смотрю еще раз. Задница! Причем чертовски волосатая. Значит кто-тонаслаждался вечеринкой. Следующая страница демонстрирует другую задницу, и куда менее мужскую, судя по хорошо наполненным чулкам и другим идентифицирующим характеристикам. Я качаю головой. Начинаю задумываться о реакции — нужно пришпилить их на служебную доску объявлений, с анонимной припиской, чтобы ребята протирали стекло в копире после каждого использования — когда добираюсь до третьего листа.

Кто бы ни взобрался на аппарат в этот раз, у него не было задницы, волосатой или какой-либо другой — или вообще признаков млекопитающего, если на то пошло. Я держал в руках фотокопию какой-то части тела гигантского таракана.

Возможно, я все-таки не один…

После того, как Крингл сбросил свое дерьмо в чашу с пуншем, вечеринка официально перестала быть веселой, даже по меркам корпоративного веселья. Мой аппетит тоже испарился: пусть оставят себе свои пирожки. Я хватаю бутылку «Голубой монахини» и крадусь к своему боксу в подразделении Контродержимости.

Твою мать. Мо здесь нет; она уже уехала к маме. Но она бы поняла. Я на дежурстве с завтрашнего дня и до утра понедельника, и мне нельзя покидать здание. Я собирался поехать вечером домой — запустить стиралку, собрать сумку с чистыми вещами на выходные, в этом духе — но прямо сейчас меня поглотило желания нажраться до полной отключки.

Потому что это последняя рождественская вечеринка в Прачечной.

Я достаю телефон, чтобы позвонить Мо, но останавливаюсь. Она и без того занята мамой сейчас. Зачем заставлять нервничать еще больше? Кроме того, этот голосовой терминал не защищен: я не могу свободно рассказать все, что нужно. (Навязчивое желание конфиденциальности въелось глубоко, поддерживаемое моей должностной присягой. Сознательно ее нарушить чревато неприятными последствиями.) Я готов отложить телефон, когда Энди откашливается. Он стоит прямо позади меня, незажженная сигарета между двумя пальцами.

- Боб?

- Да? — я делаю еще один глубокий вздох.

- Хочешь поговорить?

- Где? — киваю я.

- В клубной комнате…

Я следую за ним, сквозь дверь на бетонный балкон, выходящий на заднюю сторону Нового корпуса, который приводит к наружной пожарной лестнице. Мы в шутку называем ее клубной комнатой: здесь ошиваются курильщики, открытые погоде. У двери стоит наполовину утонувшее в бычках ведро с песком. Я жду, пока Энди подкуривает. Вижу, что его пальцы немного дрожат. Он худой, высокий и где-то на пять лет старше меня. И еще на четыре ранга. Он занимается управленческой частью разных оперативных отделов, спрашивать о которых неразумно. Носит костюм, на мир смотрит со слегка презрительным выражением академической насмешки, будто ничто его особо не заботит. Но его отчужденность исчезла, ее сдуло, как дым на ветру.

- Что ты об этом думаешь? — прямо спрашивает он.

Я смотрю на его сигарету, на мгновение пожалев, что не курю.

- Выглядит нехорошо. Если говорить о признаках апокалипсиса, то последняя рождественская вечеринка похожа на красный флаг.

- От всей души надеюсь, что нет. — Энди прячет кашель за кулаком.

- Что есть на Крингла? — спрашиваю я. — Наверняка он устраивает фокусы с кроликами достаточно давно, чтобы мы смогли провести байесовский анализ и посмотреть, насколько он… — я осекся, видя выражение лица Энди.