Перерожденные бурей - страница 24

Тревожное проявление владений Кхорна и безумие, что оно вызывало в его последователях, было лишь началом для того, что последовало далее…

Все началось с грома. Однако глубокий, раскатистый гул прокатился не по небу, а по земле.

Поднялось, едва различимое в темноте, облако пыли… Затем, появилась армия, верхом выезжающая из-за черного, как ночь, горизонта. Лунный свет отражался от их брони.

— Кавалерия? — прорычал Теодор во время короткой передышки. Вокруг него яростно рубили друг друга две армии.

— Это не смертные, — прохрипел Иона. — Это не лошади, и их всадники не рыцари. По крайней мере, они не из плоти и крови. Я… — начал было он, но тот тут же вздрогнул. Сначала, он подумал, что это идол, так повлиял на него и пытался обратить его разум в безрассудную пучину ненависти. Но когда холод, прокатился по нему, пробирая до мозга костей, он понял, что это было что-то другое.

Что-то старое, из его прошлого. Из прошлого, когда он был кем-то другим. Медная башня исчезла, став бесплотной, словно дым. Лица его товарищей Грозорожденных застыли в темном льду.

— Нет, не сейчас. Только не это! — воскликнул Иона.

Пока его разум уносился все дальше из телесной оболочки, он все ещё слышал приближающийся топот коней кровопускателей, но скоро и он исчез в гробовой тишине. Иона открыл глаза, не помня, чтобы закрывал их, и обнаружил, что стоит в длинном зале из холодного серого камня. Струйки праха, бесконечным скорбным дождем сочились с потолка.

Коварная и всепроникающая тьма ослепила Иону, скрыв от него большую часть зала. Он представил себе мавзолей, протяжный скрип гниющего дерева, кости и землю, холодную, словно зимний мороз. Крипторожденный знал это место, он бывал здесь ранее, в другой жизни.

Глубокие курганы — одно из множества подземелий Шаиша, царства Смерти.

— Почему я здесь? — спросил он у мрака и его собственный голос, словно усмешка, эхом отозвался от стен. — Отвечай мне!

— Причитается десятина. Десятина будет выплачена. — прозвучали из темноты те самые, преследующие и нестареющие, слова. — Душа за душу.

Что-то едва различимое, но разумное и зловещее изучало Иону из мрака. Все, что он мог различить — неясный силуэт и две пронзительных сферы зеленого цвета. Что удивительно, но они совсем не разгоняли свет. Казалось, наоборот, они его поглощали.

— Однажды, ты уже бросил мне вызов, Эонид вен Денст. — произнес голос. Это был голос самой холодной зимы, голос, полный древней мудрости, за гранью человеческого понимания. Это была энтропия и медленное возвращение к порядку. Это было воплощение самой смерти.

— Прошло уже слишком много времени с тех пор, как я был известен как Эонид вен Денст, — ответил Иона со стальными нотками в голосе.

Из темноты донесся, похожий на шепот тысяч трупов, сухой скрежет. Смех, понял Иона. Над ним издевались.

— Причитается десятина. Десятина будет выплачена, — повторил голос. Тень его владельца оставалась недвижна. — Душа за душу.

Внезапно возникло жуткое свечение, которое начало принимать знакомые очертания и и, наконец, открыло его взору фигуру женщины. Тень шевельнулась и поддалась вперед на своем троне, когда Иона удивленно вскрикнул и потянулся к своей жене. Но прежде, чем он смог к ней прикоснуться, его загмаритовые перчатки начали ржаветь и распадаться — благодать, которой его одарил Зигмар, исчезла в мгновение ока.

Потребовалось всего пару секунд, чтобы превратить Иону Крипторожденного, Лорда-Реликтора и Грозорожденного вечного, в Эонида вен Денста, Аметистового принца.

Видение жены вен Денста корчилось в агонии, открывая рот в беззвучном крике, который он мог слышать только в своих воспоминаниях.

— Пожалуйста! — взмолился вен Денст, заливая слезами бледное лицо. Теперь он мог прикоснуться к ней. Но как только Эонид мягко опустил руку на ее плечо, она начала увядать и разлагаться. — Пожалуйста… — когда-то сильный и грозный голос превратился в жалкие всхлипы. — Пожалуйста…

Вен Денст опустился на колени и в его руках осталась лишь кучка пепла. Он поднял голову и посмотрел на своего мучителя — только темнота ответила на его взгляд, и в ней не было ни намека на жалость или сострадание.