Пересменок. Повесть о советском детстве - страница 4

Да, но ведь вместе с тем почти все они берут! Со сколькими ребятами я ни общался за год службы, все мне одно и то же повторяли, в том числе и называя суммы, удивительно похожие на наши. Личное дело на время потерять восемьсот долларов стоит, комиссоваться по состоянию здоровья – две тысячи, получить военный билет с записью о службе – пять. Да и говорить о взятках не надо, можно просто посмотреть на то, как живут эти товарищи. При их-то копеечных окладах тот самый майор на «Пассате» ездит, военком – на неплохой Ауди, даже лейтенантишка из призывного отдела, и тот уже новую «десятку» купил. Вот это-то вкупе с духовными скрепами на что списать? Знаю, что меня упрекнут в наивности – чего, мол, тут долго рассуждать – обычные лицемерные подлецы. Но, прослужив год, и лучше узнав офицеров наших, я убедился в том, что в каждой из двух своих ипостасей – и в патриотизме, и в мздоимстве, они в большинстве своём совершенно искренни. Это так: хотите – верьте, хотите – нет. Во-первых, ну не актёры же они, чтобы годами выдерживать один тон и ни разу не сорваться (что даже для хорошего артиста трудновато), а во-вторых и как-то не в военных традициях подобный театр. Но как же они вырастили, вылущили это в себе? Что за казуистика тут? И заметьте – одна на всех, общая казуистика, что уже само по себе удивительно. Истина святая – широк человек…

До самого отъезда в часть я бегал по всем знакомым, выпрашивая деньги, зашёл во все возможные социальные службы, набрал долгов, чтобы мать хоть как-то могла прожить. Удалось собрать приемлемую сумму, а после случилось почти чудо – тётя Надя, мамина сестра из Брянска, о которой мы слышать не слышали лет десять, неожиданно ответила на мою отчаянную телеграмму, сама дозвонилась к нам и предложила свою помощь. Не знаю, что бы было без этого.

Немного расскажу о том, как началась моя служба в армии. Сначала меня поместили на курс молодого бойца, где я провёл месяц, учась ходить строем, стоять в нарядах и разбирать автомат. Затем, после принятия на огромном дивизионном плацу присяги, распределили в часть. Мой главный страх – перед дедовщиной, полностью оправдался, причём с самых первых шагов в части. О ней я ещё много буду после говорить, но если вкратце, то она представляет собой кастовую систему, с чётко разграниченными для каждой касты обязанностями и привилегиями. На первой ступеньке этой своеобразной табели о рангах стоят так называемые «вороны» – те, кто отслужил от месяца до полугода, на второй – «черпаки» – те уже отслужили от полугода до года. Те, кто провёл в армии полтора года, называются дембелями. Впрочем, названия каст везде разные, и даже те, что я привёл, обозначают в разных подразделениях совершенно различные понятия. Например, в соседнем с нашим полку дедами звали не тех, кто отслужил не год (эти у них были «черпаки»), а полтора. Что касается отношений между кастами, то они такие: вороны находятся в рабстве практически у всех – у дембелей, дедов и черпаков. Они должны мыть казарму, стоять в нарядах, чистить одежду старших призывов и всё в этом духе. Черпаки уже освобождены кое от каких обязанностей и должны только носить сигареты дембелям. Деды только изредка бывают в нарядах, а в основном выполняют самую лёгкую работу. Ну а дембеля вообще почти ничего не делают. Вся эта система поддерживается постоянным насилием. За каждую оплошность, каждую ошибку тебя бьют и унижают. Плохо помыл пол? Получи лося (удар по скрещённым у лба ладоням). Заснул в карауле – пробьют фанеру (удар кулаком в грудь). Ещё есть система «срезов», это уже настоящий рэкет. Не выполнил какое-то поручение деда – ну там, подворотничок ему плохо подшил – ты срезался и обязан принести пачку пельменей. Если не доставишь вовремя, на другой день уже должен кекс, ещё после – торт, ну и прочее.

Впрочем, меня дедовщина задела меньше, чем других солдат. В части почти с первых дней меня определили работать в штаб, на телеграфный аппарат. Это было на первом этаже, а моё подразделение находилось на втором, так что с солдатами в рабочее время я почти не сталкивался. Закончилось тем, что с ротой я ходил только в баню, обедал же один, в одно время с офицерами. Одиночество просто измучило меня. Вообще, почти ни с кем из солдат я не подружился, и если не считать двух-трёх мимолётных знакомств в роте да ещё тех ребят, кто также как я служил в штабе, все они мне были чужие. Не знаю почему – мой ли это характер такой, или действительно настолько пусто всё это общество, что мне просто делать в нём нечего, но это так. Я насчёт этого последнего вопроса много думал. Ну да, с одной стороны я человек образованный, мне уже двадцать три года, я уже жил какой-то мысленной жизнью, привык рассуждать, анализировать себя. Они же, по сути, ещё подростки, и разговоры у них только девчонках да о пьянках. Ну, хорошо, пусть будет так. Но почему же я с ними не могу ни о чём беседу завести, при моём-то кругозоре? Это о моей или об их ограниченности свидетельствует?