Переступить себя - страница 8

Простим ему его заблуждения… В тот час и на том берегу все люди были слепы, лишь поп Анатолий Васильковский знал, что творил. Ловец душ, он умело расставлял силки, чья крепость была проверена столетиями.

Не зря же говорят, что в родном доме и стены помогают. Выпарившись в бане, хватив с дядей по чарке за встречу, Иван проснулся на следующее утро по деревенским понятиям очень поздно, но зато совершенно здоровым. Дядьки не было, ушел, надо понимать, в свою коммуну. Ладно… Хватит дрыхнуть, подумал Иван. «И так в последние полторы недели только и делаю, что сплю. Три дня отпуска — это мне Багаев дал, а не мировая революция. Она, милушка, нашему брату отпусков не дает. Как там Васька, друг разъединственный? Выкарабкается ли? Чуть на штык меня не взял, шутоломный. От штыка ж, правда, и оборонил… И это — ладно… Замрем до времени, схороним в себе поглубже, а в текущий момент какая наша с тобой задача, Вася? Дядька-то мой, — слышал, как заговорил? Оратор! Однако…

К этому же самому дядьке шел я вчера вечером по центральной улице села — и что видел? Хоромы Левантовских стоят, как и стояли, Земсковы — рядом, дед Точилин отделил, видать, внуков, еще три пятистенки пристроил к своему рядку. А за Точилиными — поп, за попом — Болотов выставился, а за… Это что? Это как понимать? Живут — не тужат, сволочи, вот как. А дядька мой раздирает на ужин соленого леща, хлещет пустой кипяток и революционными лозунгами заедает. Да еще и рад, что поет правильно, соловей голопузый. Вот тебе и покачнулась старая жизнь… Ни хрена она, гляжу, не покачнулась. Наша каралатская сермяга, до слов дорвавшись, не утопила бы революцию в них — вот какое опасение имею, Вася. А с другой стороны… Коммуну, чертяки, организовали, комячейка у них. Это что-нибудь значит? Или нет? Ни черта мы с тобой, Вася, мирную жизнь не понимаем. Как вперлись в четырнадцатом в солдатскую шинель, так и… А надо понять, надо уяснить своеобразие текущего момента. Для чего мы сейчас и потопаем к председателю волисполкома Андрею Василичу Петрову».

Петров знал Ивана мальчишкой, а позже, когда Иван ушел от попа, на промысле Сухова вместе ломали хребты. Встретил как родного… Когда схлынула первая радость, угасли бессвязные вопросы и ответы, оба сели и закурили перед серьезным разговором. За селом потрескивали винтовочные выстрелы — там коммунары под командой военкома Николая Медведева обучались войне. Петров прислушался, сказал недовольно:

— Зря патроны жгут. Мог бы Медведев и штыковым боем ограничиться. А завернется дело — стрелять нечем.

— Как поглядеть, — не согласился Иван. — Если человек ни разу из винтовки не стрелял, он не врага — винтовку свою бояться будет.

Петров хмыкнул.

— Что я заметил, Ваня, — врастяг сказал он. — Как стал властью, сую нос куда и не следует. Вроде у меня одного голова, а у других капустные кочерыжки. Вроде я один соображу, а другой не сможет. Отчего такое дело происходит?

— Ты всегда этим отличался, дядь Андрей, — улыбнулся Иван.

— Верна-а! — хлопнул рукой по столу Петров. — Да и не привык еще… Нынче третья неделя цркатиддсь, как я на волостном престоле.

— А до тебя кто был?

— Эсер, господин Кариев. Ты, видать, забыл родимый Каралат… Напомню: наскрозь кулацкий. Мы, большевики, в нем в меньшинстве. Прямо хоть меньшевиками называй…

Иван темнел лицом, приподымаясь.

— Шутю, — быстро сказал Петров. — Шутю, Ваня!

— Ты ш-шути, да н-не зашучивайся… С-смотри у меня… Я еще после Сорокина не очухался, а у вас тут, говорят, и Шляпников жирует. — Иван выругался. — Это ж надо, — сказал он, помолчав, — аж в голову ударило. Ты меня, слушай, заикой сделаешь.

— Да-а… — ошарашенно протянул Петров. — Пришлося тебе, Ванек… А ведь я тебя другим помню.

— Вы с дядькой сговорились, что ли? Тот меня тоже графом Толстым попрекнул… Вот что скажи: как же тебя избрали, если Каралат не в наших руках?

— Голод, Ваня, меня избрал. Наши кровососы припрятали хлеб, картоху, соль — и гонят тайком втридорога. Когда дети пухнут, поневоле начнешь мозгами шевелить. Ну и мы тоже не дремали. Был Каралат не наш, стал теперь наш.

Задумался, помрачнел.