Переулки страха - страница 56

Приличные и благоразумные туристы, которые предпочитают не рисковать и полностью препоручают себя господам вроде Кука или Геза, «осматривая все достопримечательности» за три дня, не могут понять, как же так получается, что за обед, который в Лондоне стоит не дороже шести шиллингов, с них в любом кафе Пале-Рояля сдерут три франка. Они бы не удивлялись, если бы принимали во внимание неуклонную централизацию Парижа и задумывались, откуда в нем столько помоечников.

Париж 1850 года ни в чем не походил на нынешний, и те, кто знает этот славный город лишь как произведение барона Османа и Наполеона, вряд ли могут представить себе такое положение вещей сорок пять лет назад. Цивилизация всегда так поступает, перестраивая старое под нужды современности. Но те районы, где копится мусор, не изменились ничуть. Помойка есть помойка – вне зависимости от времени и пространства, и всякий знает, что представляет собой городская свалка. Итак, путешественник, оказавшийся в окрестностях Монружа, без труда возвращается в 1850 год.

В этом году я задержался в Париже. Голову мне вскружила некая очаровательная юная леди, которая тем не менее оказалась настолько покорной дочерью, что обещала своим родителям не видеть, не слышать и даже не переписываться со мной в течение целого года. Мне пришлось согласиться с этим жестоким условием, поскольку я смутно надеялся, что такая уступчивость понравится родным моей красавицы. На все время испытательного срока я поклялся покинуть страну и никак не напоминать о себе целый год.

Естественно, время для меня текло ужасающе медленно. Ни моя семья, ни мои друзья, разумеется, не могли ничего рассказать мне об Алисе, а ее приятели и близкие отнюдь не торопились любезно утешить меня, хотя бы сообщив о ее здоровье и благополучии. Полгода я путешествовал по Европе, но сердце мое страдало и никакого удовольствия от странствий я не испытывал. В конце концов я остановился в Париже, чтобы держаться недалеко от Лондона – и броситься туда по первому же зову, если бы благосклонная фортуна вдруг сократила срок моего изгнания. Фраза «долго ждешь – больнее страдаешь» в моем случае была абсолютно верна, ибо в дополнение к острой тоске и желанию увидеть личико моей возлюбленной я денно и нощно терзался, поверит ли Алиса, что все это время я был достоин ее любви, храня ей безусловную верность. Поэтому каждое приключение, в которое я влипал, доставляло мне гораздо более острое удовольствие, чем обычно, поскольку последствия в прилагавшихся обстоятельствах могли бы стать для меня гораздо серьезнее, чем обычно.

Как полагается приличному путешественнику, за первый месяц жизни в Париже я посетил и перепробовал все что можно и на второй месяц должен был сам изыскивать для себя развлечения. Досыта наездившись по всем прославленным предместьям, я открыл для себя, что во всех путеводителях между отмеченными точками, обязательными к посещению, расстилается terra incognita, абсолютно не охваченная гидами. Итак, я приступил к собственным исследованиям и, отыскав что-нибудь любопытное, возвращался туда же и на следующий день.

Со временем мои путешествия привели меня в Монруж, и я увидел, что вокруг меня просто Ultima Thule – абсолютно нетронутые и девственные социальные джунгли, столь же неизведанные, как страна у истоков Белого Нила. Оттого-то я и решил глубоко и всесторонне исследовать популяцию помоечников: их среду обитания, повадки и способы выживания.

Труд этот был неприятен, тяжел и не сулил ни малейшей награды в будущем. Тем не менее упорство победило здравый смысл – и я погрузился в свое исследование с настойчивостью, достойной лучшего применения, и если бы ту энергию, которую я вкладывал в изучение быта обитателей свалки, я тратил на что-то полезное, успех был бы мне обеспечен.

Однажды в сентябре – день уже клонился к вечеру – я вошел в святая святых города отходов. Очевидно, именно там в большинстве своем и обитали помоечники, или, как их звали в Париже, шифонье, поскольку именно тут груды мусора у дороги громоздились в некоем своеобразном порядке. Я прошел мимо этих груд – они высились вдоль тропки, как часовые. Меня переполнял азарт ученого: я желал во что бы то ни стало дойти до самого сердца помойки и проследить, куда же девается весь этот гнилой хлам.