Переворот - страница 12

В эти же дни произошло еще одно, быть может, не столь важное событие, которому газеты отвели всего несколько строк: «15 декабря с. г. военными властями арестован художник Г. И. Гуркин. Причины ареста неизвестны».

Адмирал брезгливо поморщился, прочитав сообщение, вернул газету Тельбергу и жестко сказал:

— Почему же неизвестны? Причины известны: художник Гуркин — враг России. Так и передайте редактору.

Зима круто набирала силу. Морозы сменились ветрами, задуло, завьюжило — и пошла гулять по Сибири вселенская пурга. Снегу навалило видимо-невидимо, сугробы сравняло с крышами домов.

Таким вот метельным вечером, часу в седьмом, когда вокруг ни зги, по одной из томских улиц пробирался человек с саквояжем в руках. Ветер сек и обжигал ему щеки, мокрым снегом залепляло глаза, и человек, то и дело сбиваясь с дороги и проваливаясь в рыхлых сугробах, шел медленно, с остановками, сильно клонясь вперед и отворачивая лицо от ветра. Сквозь вьюжную мглу изредка проглядывали слабые точки огней, как бы напоминавших о существовании иного, непостижимо далекого и прекрасного мира, доступного лишь воображению…

Наконец, человек добрел до какой-то ограды, с трудом отворил заметенную снегом калитку и, поднявшись на крыльцо, долго и настойчиво стучал в дверь. Прошло несколько минут, прежде чем там, в глубине сеней, хлопнула внутренняя дверь, послышались шаги и встревоженный женский голос спросил:

— Кто там?

— Это я, — ответил человек, — доктор Корчуганов.

— Ах, это вы, Николай Глебович? — облегченно воскликнула женщина, отворяя. — А мы, признаться, не ждали вас нынче. Такой несусветный ветер.

— Да, ветер изрядный, — согласился доктор, старательно сбивая, стряхивая снег с пальто и шапки. Потом он вслед за женщиной вошел в дом и постоял в передней, привыкая к теплу и свету, чувствуя, как все еще свистит и гудит в ушах… Лицо его было красное и мокрое, точно после бани, и он тщательно вытер его платком, отчего лицо покраснело еще больше, сделалось пунцовым…

— Да вы раздевайтесь, Николай Глебович, раздевайтесь, — мягко сказала женщина. Доктор с удовольствием освободился от мокрого пальто и, потирая озябшие ладони, внимательно посмотрел на женщину, подумав: «Вот человек, достойный самых высоких слов. Самых высоких!» Столько лет считают ее, Наталью Петровну Карпову, бывшую учительницу, секретарем Потанина, верной помощницей, а она еще друг, опора в личной его жизни… Впрочем, какая там у него личная жизнь!..

— Ну-с, голубушка Наталья Петровна, — ласково тронув ее за руку, сказал доктор, — вы, как всегда, бодрствуете. А как тут наш пациент поживает? — спросил негромко, однако дверь в смежную комнату была приоткрыта, и оттуда донеслось:

— Входите, доктор, входите! Какие нынче новости в городе? — Последние слова застали доктора уже в комнате, куда он вошел, держа под мышкою саквояж, остановился и неодобрительно-удивленно поглядел на сидевшего подле стола совершенно седого с жиденькой бородкой старика.

— А вот это и есть для меня первейшая новость, Григорий Николаевич, что вижу вас не в постели, — строго сказал. — Кто дозволил вам вставать?

— Так ведь я и не встаю, — кротко и виновато улыбнулся Потанин и как-то неловко подвигал, пошевелил плечами, остро выступающими из-под старого пледа, свисающего почти до пола. — Сижу вот. Да вы, право, не беспокойтесь. Уверяю вас, я чувствую себя вполне сносно.

— Ну что ж, — сказал доктор, щелкнув застежкою саквояжа, — поглядим. Поглядим, любезный Григорий Николаевич! — И долго, внимательно выстукивал и выслушивал его, приставляя трубочку-стетоскоп к груди. Затем точно так же простукал и прослушал спину, укоризненно-строго выговаривая: — Это мы поглядим, поглядим… Ишь взяли моду — наперед доктора прописывать рецепты. Нет, нет, любезный Григорий Николаевич, своевольничать я вам не позволю. Здесь больно? Нет. А здесь? — нажимал пальцами. — Тоже нет. Превосходно. Задержите дыхание. Тэк-с. Хорошо. Дышите. Поглубже. Еще глубже…

Потанин сидел, нахохлившись, как старая обескрылевшая птица, и молча, затаенно смотрел на доктора, твердившего свое излюбленное «поглядим» и продолжавшего манипулировать пальцами, прикосновения которых вызывали легкий озноб, и тело враз покрылось гусиной кожей…