Перикл - страница 14

— Но я ведь рожден свободным.

— Как и он. И, как и он, можешь потерять эту свободу.

Странные речи. Еще никто и никогда не осуждал рабства. Впервые это стали делать странствующие учителя мудрости — софисты. Они вовсе не требуют отменить его — жизнь без рабов попросту невозможно представить. Они принимают его как необходимость, как неизбежное зло. Природа создает людей свободными, сила и закон превращают их в рабов.

Рабство просуществует еще тысячу лет. Время от времени будут раздаваться голоса против него. Философы начнут убеждать в том, что оно портит, развращает общество, противоречит справедливости и добродетели. Но рабство исчезнет не потому, что его признают безнравственным, а только тогда, когда оно станет невыгодным.

Судьба рабов не интересует Перикла. Ему еще предстоит размышлять над ней. А пока… Дамон разжег в нем любопытство. В самом деле, почему афиняне, граждане одного государства, живут, словно враги? Почему ораторы, не стесняясь в выражениях, поносят соперников, а Народное собрание сегодня отворачивается от тех, кому вчера еще доверяло?

Дамон говорит: каждый думает о собственной выгоде. Неужели нет ничего, чем все дорожили бы одинаково? Неужели нельзя достичь согласия между людьми?

Дамон язвительно усмехается:

— Солон однажды попробовал, но тщетно. Он был слишком добр.

— Значит, надо быть жестоким? А не ты ли внушал, что тирания — худшее из зол и оскорбительна для свободных граждан?

— Конечно. Но я имею в виду другое. Почему ты и твои приятели прилежно слушаете учителя, когда он читает то, что вам и так давно известно?

— Кому же хочется получить палкой по голове?

— Ага, значит, вы боитесь? Так. А признайся, можешь ли ты совершить какой-нибудь недостойный, позорный поступок?

— Нет.

— Почему?

— Меня строго накажут.

— А если никто не узнает?

— Все равно не могу. Боги не простят этого.

— Значит, опять страх? Превосходно. Теперь представь, что каждый житель в государстве испытывает такое же чувство, только пугают его не боги, которые далеко, а окружающие люди.

— Тогда все возненавидят друг друга.

— Но допустим, государству грозит гибель и все боятся одного и того же? Не станете ли вы действовать совместно?

— Кто же помнит об обидах, когда идет война?

— Вот и ответ на твой вопрос, мой юный друг.

— Подожди, Дамон, ты не все сказал. Хорошо, врагов прогнали, никто больше нам не угрожает. Что дальше? Опять начнутся раздоры? Бояться-то больше нечего?

— Увы, именно так.

Страх! Еще одна мысль оставляет след в душе Перикла. Только страх способен удержать людей от преступлений, заставить их действовать сообща, подчиняться закону. Но страх рождает ненависть, а ненависть — ненадежный союзник. Полжизни понадобится Периклу, чтоб найти выход. Он поймет и убедит сограждан, что больше всего опасаться они должны самих себя, если хотят жить в мире и согласии…

Но до мира еще далеко.

Греческие города взволнованы зловещими слухами. Поговаривают, что персидский царь вновь собрал войска и снарядил флот, чтобы отомстить за поражение при Марафоне.

В Элладу пришел Страх.

— Дарий, помни об афинянах!

Он возненавидел их еще 10 лет назад, когда восстали ионийские города и прогнали тиранов — его надежных союзников. В Эфесе, Милете, в Карии, на островах Эгейского моря призывали не подчиняться персам. Греческие отряды двинулись в глубь Малой Азии и сожгли персидскую резиденцию — Сарды. Но сил не хватало. Посланцы восставших умоляли эллинов о помощи — откликнулись лишь Эретрия и Афины, отправившие 20 кораблей.

Дарий не тревожился и не торопился. Шаг за шагом его армия теснила греков, запирая их в городах. Спасти могло только море. Но в 494 году в решающей битве близ Милета последние надежды развеялись. Флот погиб: 350 кораблей было потоплено, сожжено или захвачено победителями.

Дарий мстил расчетливо и хладнокровно — за прошлое и на будущее. Тогда-то он узнал о союзниках восставших. «Афиняне? Что за народ?» — недоумевал царь. Ему объяснили. Он приказал подать лук, натянул тетиву и пустил стрелу ввысь, к небу, словно призывая его в свидетели. А затем промолвил: «Да свершится мое возмездие!»