Перловый суп - страница 12

Мне бы друзей таких, как те мои враги!

Однажды во время интервью меня спросили, как я отношусь к бытовым удобствам и могу ли поесть селедку с газеты. Про быт — это отдельная история. А вот про селедку...

Журналистке я ответил, что, слава богу, научился прислушиваться к себе и понимать, что же я на самом деле люблю. Есть блюда, которыми я потрясаю гостей, и потом весь вечер они только об этом и говорят, но больше всего на свете я люблю простые вещи: картошку с молоком, манную кашу, кильку в томатном соусе...

Одно из моих самых любимых блюд с детства — огурец, разрезанный вдоль и посыпанный солью, с куском черного литовского хлеба. А если еще и сало — так это уже роскошный обед! В моем детстве хлеба-то мало было, и соль редко выступала в качестве гастрономической приправы. Когда в Вильнюсе мы лазили воровать огурцы на соседские огороды, то снимали рубашки, рукавами обвязывали их вокруг пояса и таким образом сзади прикрывались, чтобы заряд соли, который нам доставался, был не так ощутим. Но все равно приходилось потом долго сидеть на бочке с водой, скулить и отмачивать.

Я привык к овощам, зелени в строгой и определенной последовательности. Первым приходилось есть суп из крапивы, потому что крапива весной вырастает раньше всего. Потом шел щавелевый суп, он и до сих пор из первых блюд мой самый любимый — настоящий, с покрошенным яйцом и сметаной. Потом наступала пора молодой картошки...

Моя мать родилась в Вербалисе — это небольшой городок в зоне оседлости на тогдашней границе Литвы, Германии и Польши. В этом провинциальном городке замуж выходили рано, примерно в пятнадцать лет. Так вот достойная невеста к пятнадцати годам была обязана знать языки, уметь шить и готовить. Моя мать совершенно свободно владела, помимо литовского, еще русским, еврейским (как его тогда называли, не деля на иврит и идиш), немецким, польским, не замечая перехода с одного языка на другой. Еще она превосходно знала все пять кухонь. Она умела приготовить из селедки двадцать восемь блюд. Из одной свиной головы она накрывала шикарный стол, чем мы с радостью пользовались, когда начались знаменитые складчины.

Мои друзья больше всего любили собираться у нас, потому что получалось дешево и вкусно. Собранные деньги мы расходовали только на поддачу, потому что закуски мама делала буквально из ничего. И она действительно знала, что такое настоящий форшмак или селедка под шубой. Для нее тонкости имели огромное значение. Она понимала различия: что такое украинский борщ, а что такое малороссийский или литовский борщ. Это совершенно разные блюда! Впервые оказавшись в Германии, я пообещал немецким друзьям (выходцам из Литвы) приготовить наш любимый литовский борщ. В магазине я был потрясен — среди тысячи наименований я нашел набор для литовского борща, в котором обнаружил даже копченую свиную шкурку, без которой литовский борщ немыслим.

В детстве я был чудовищно избалован сладостями — не из-за особого достатка, а из-за того, что, когда моего отца репрессировали, мать была вынуждена устроиться работать на только что открывшуюся в Вильнюсе кондитерскую фабрику. Она проработала там полтора или два года, и я прошел с фабрикой весь путь ее становления. Мы начали с «Золотого ключика», и теперь эти конфеты я могу есть только в исключительных случаях, и то под воздействием ностальгических воспоминаний, потому что в четвертом классе я объелся ими почти до смерти. Потом появились конфеты «Школьник». Мои пристрастия к сладостям менялись по мере того, как фабрика набирала мощность, расширяя ассортимент, поднимаясь до «Медного всадника» с ликером. Извращенность моя по отношению к сладостям в один момент достигла такого предела, что я полюбил трехслойные бутерброды: плитку шоколада покрывал толстый слой сгущенного молока, а сверху была вторая плитка шоколада.

Но больше всего мне нравился горький шоколад. Это не тот горький шоколад, который сегодня продается в изящных упаковках, а тот, который привозили на фабрику в деревянных бочках. Я на всю жизнь запомнил, как рабочие вскрывали эти бочки ломами, потом залазили в них прямо в сапогах и словно лед выбивали ломами глыбы шоколада... Темно-коричневые куски разлетались во все стороны, и я их подхватывал. Этот шоколад был совершенно не сладкий, потому что он без сахара. Так намного раньше всех своих сверстников я узнал, что сладким шоколад становится только в процессе производственной обработки. До сих пор из всех кондитерских изделий я предпочту горький шоколад.