Персональное дело - страница 5

Бунчук возвращался к обычной деревенской жизни; простые вещи, раньше ему неизвестные, делали ее крепкой и надежной. Чем больше он узнавал эту простую жизнь, тем яснее становилось ему, что прежде он был беден. За это новое состояние Бунчук был готов платить самую большую цену.

Однако в Ново-Дмитровке, как там ни ощущал себя новичок, не забывали о его прошлом. Много работал Бунчук, — сдержанно похваливали. Пытался спорить, если видел непорядок, — Мисивьянцев напоминал: «Здесь тебе не тюрьма. Хочешь — работай…»

Шла следом за Бунчуком недобрая старая слава, и оправдываться в глазах людей было нужно не словами, не скорыми делами, а медленным ходом времени, долгим трудом. Тяжело человеку, когда ему не верят. Как ему быть?

Печерский помнил свое обещание, но свободный грузовик никак не случался, и тогда он спросил у Мисивьянцева:

— Я хочу послать Бунчука на курсы механизаторов. Как ты на это посмотришь?

— Конечно, он хлопец работящий, — уклончиво отвечал бригадир. — Но ведь сами про него знаете… Ну, выучим его, а он снова коник выбросит или вовсе уйдет?.. А так он хлопец ничего, подходящий.

— Ладно, скажи ему, чтоб пришел, — распорядился Печерский. — Я с ним хочу поговорить.

Он видел, что бригадир хитрит и не хочет говорить прямо. С осторожным Мисивьянцевым у председателя была связана история, памятная обоим.

Было дело, когда на одном поле слабо взошла озимая. Печерский предложил за культивировать и пересеять ячменем, но на правлении заупрямились и решили пересеять полполя, чтобы проверить, кто прав. Пересеяли. Дождей нет и нет. И здесь трижды Мисивьянцев прошелся по председателю, — на заседаниях правления, сельсовета и партбюро. Печерский отмалчивался. Нечего было сказать: ячмень едва поднялся. Но вскоре пошел долгожданный дождь. Все изменилось. Мисивьянцев предложил скосить ячмень на зеленый корм и закончить на этом спор. «Нет! — возразил Печерский. — Если бы не твои три пилюли, я бы согласился. А теперь мне надо доказать». Ну и что же? Ячмень дал до тридцати центнеров с гектара, а пшеница и до двадцати не дотянула. После Мисивьянцева никто уже не перечил, когда речь шла о пересеве. А такое случалось, зимы-то ложные, малоснежные… Вот еще Печерский против поверхностной обработки почвы. Его начальство упрекает за медлительность в подготовке к севу озимых, а он себе знает, что принимать упреки и вести глубокую вспашку. Поверхностная, конечно, быстрая, да при бесснежной зиме весной наверняка придется пересеивать. А вспашка по весне — это скорее всего остаться без урожая. Здесь Печерский медлит, ему ни к чему прыть… В шестьдесят третьем году, когда он пришел в «Большевик», ему пришлось выменивать своего «персонального» коня Орлина на солому для скота.

Пришел Бунчук, молча глядел на Печерского.

— Нравится у Каралупа на комбайне? — спросил председатель и подумал, что сейчас парень вспомнит о грузовике.

— Нравится, — ответил Бунчук. — Раньше не думал, что будет нравиться.

— Ну, мало ли что раньше, — улыбнулся Печерский. — Ты вспомни, как мы раньше жили? А сейчас?

— Раньше я не здесь жил, — напомнил Бунчук.

— Я сказал «раньше», потому что… ты вспомни, как все мы жили после войны?.. Вот дом правления. Мы его недавно построили. А раньше меня попрекали: почему в кулацкой хате ютитесь?! Но я галстук недавно стал носить, сперва рубаху справил, а потом галстук купил… Ты знаешь, зачем я тебя позвал? Хотим тебя послать в Новый Буг учиться на комбайнера.

Бунчук кивнул, никак не выдав своих чувств. Печерский пристально поглядел на него:

— Будешь учиться?

— Буду.

— Хорошо, пошли со мной…

Бунчук был обрадован и не понимал, куда его зовет председатель. Но Печерский в «Большевике» был давно, он принял слабое хозяйство, где людей недоставало и откуда уходили безостановочно, а нынче он же хотел показать молодому кое-что из своего крепкого хозяйства, где доход приближался к двум миллионам. Они вышли на крыльцо, — через дорогу от правления стоял клуб, слева — школа, за школой — детский комбинат. По правую сторону шли магазины и новые дома. В глубине села за серебристыми тополями проглядывали здесь и там красные черепичные крыши. Заходящее солнце выкрасило белые кирпичные стены.