Персонаж - страница 2

стр.

Я чистой душой верила, что демонстрация документа убедит моего приставучего незнакомца в его оплошности, но этого не случается. Он пожимает плечами, улыбается добродушно, и вопрошает:

- А зачем назвалась другим именем? Странный вы народ, девушки…

Я натягиваю перчатки, и мчу дальше. Раздражение мое усиливается, и к нему примешивается беспокойство. Мне тут идти недалеко, если этот чудак не отстанет, так и сопроводит меня до дома, и будет знать, где я живу. А оно мне надо?

Наверху буран обрушивается на меня, как объятия медленной мучительной смерти. Смерти от бурана. Снег залепляет глаза, я бегу, не поднимая головы. От новогодней иллюминации я вижу только цветные отблески и отражения. Машины на стоянке превращены в сугробы; дорогу расчистили, и, чтобы перейти ее, сначала надо перелезть через бело-серо-желтый бугор. Пальцы в сапогах начинают неметь, пальцы в перчатках начинает ломить. Снег попал за шиворот, и отвратительно тает. Мой незнакомец, убежденный, что мы знакомы, настигает меня сразу за перекрестком.

- Может, я тебя обидел чем? – погрустнев, он предается размышлениям. – У тебя телефон недоступен, я звонил…

Нет, ну это кабздец. Мне совсем не улыбается сейчас петлять в пурге, в надежде стряхнуть с хвоста этого чудилу. Я проторчала день на работе, потом ехала на электричке, а завтра утром мне опять ехать на электричке на работу. Я хочу между этими двумя заездами повтыкаться в сериал и пожрать шоколадку. Разрешите, а?

- Дядь, ты можешь отвалить?! – рявкаю я, маленько психанув. – Иди ищи свою Алису, может она где в нору провалилась. А я тебя не знаю, и знать не хочу. Мудень.

Узкая полоса его лица между шапкой и бородой вытягивается в оскорбленной печали. Большой рот без улыбки уже не кажется таким большим. Он скидывает с плеч рюкзак, и торопливо роется в нем. Я стою и наблюдаю. Мне кажется, что он ищет какой-нибудь ножичек, чтобы воткнуть в меня, когда я пойду дальше. Поэтому я не поворачиваюсь к нему спиной, и напряженно жду.

- Вот, ты забыла, - говорит он резко. – Привез твою подвеску.

Он быстро сует мне в ладонь какую-то блестяшку, разворачивается, и встает перед бугром в ожидании зеленого сигнала светофора. Фуу, неужели надумал отстать?

Я смотрю на блестяшку, и каменею. Это моя серебряная подвеска в виде ромба, затянутого паутиной. На одной из сторон в городских огнях поигрывают мелкие фианитики.

- Эй, ты где ее взял? – вопрошаю я громко и напористо.

Я не теряла ее вроде. Но, видимо, потеряла, раз она оказалась у него. Если она мирно лежала дома в шкатулке, а потом оказалась у него, то это весьма и весьма неприятная ситуация… Вообще, это не уникальная вещь, конечно, я купила ее в каком-то интернет-магазине. Ими, небось, мир завален, этими ромбами с паутиной и фианитиками.

Он не отвечает мне – обиделся. Загорается зеленый, и он идет через дорогу обратно к вокзалу. Я пожимаю плечами, прячу подвеску в сумку, и иду домой.


Обычно я хожу на третий этаж пешком, но сегодня я утомилась в борьбе с пургой, и поднимаюсь на лифте. Лифт тесный и старый, как и весь дом, и в нем плохо пахнет. На двери ключом или чем-то еще нацарапано «freedom of sex». Я отряхиваюсь и топаю, чтобы не тащить гору снега в квартиру.

В подъезде тихо, в квартире – тоже. Я сбрасываю сапоги и пальто, и сразу лезу в шкатулку с украшениями, таящуюся в маленьком выдвижном ящичке мощного комода. Мой паутинный ромб на месте, да и куда ему деться? Чудик в красной шапке с торчащими ушами всучил мне идентичный ромб.

Какие-то загадочные происходят обстоятельства.

Мне почему-то расхотелось смотреть сериал, и шоколадку расхотелось. Я перекусываю наспех, и иду на балкон, откуда тянет куревом. Сосед высовывается из-за перегородки, перегибаясь через перила. У него лысина со лба расползается на полголовы, а спереди торчит островок черно-седого чубчика. Он тощий и скрюченный, и в любые холода курит на незастекленном балконе в майке-алкоголичке.

- Привет, Геннадий, - говорю я ему.

- Привет, Дарья, - отвечает он. – Чего это ты взъерошенная, как цыплак затоптанный?

У него хриплый стариковский голос, хотя он не старый еще, пятидесяти нет. Кожа у него на щеках дряблая, и покрыта пупырышками, похожими на раздражение после бритья. Глаза у него добрые, и весь он источает скорее позитивную энергетику, чем нет. Он единственный из соседей, с кем я знакома.