Перстень для Гелены. Рассказы о любви [СИ] - страница 11

Очнулась я от благодатного дождичка на лицо. Практичная Анна полила меня из бочки. Сунула мне в руку ключи и передником стала затирать следы рвоты, ползая над мертвецами.

Во льду их было шестеро, шесть мертвых жен Синей Бороды, уложенных звездой ногами друг к другу посередине зала. Одно место оставалось свободным. А в середине этой звезды в граненом хрустальном шаре билось и трепетало алое сердце.

— Уйдем! Скорее! — я встала на подгибающиеся ноги и, опираясь на сестрицу Анну, покинула зал. Мне пришлось отдать ей ключи, чтобы запереть замок, сама я все время промахивалась по скважине.

Путь назад показался бесконечным. Я наваливалась на плечо сестрицы Анны и думала, что вот-вот умру прямо здесь, так и не добравшись до замка.

Я слегла, и испуганная Анна послала за сельской знахаркой. Я лишь надеялась, что среди горячечного бреда не успела рассказать старухе то, что видела.

Через три дня воротился Жиль. Он ворвался ко мне, не взирая на мольбы Анны, и потребовал яблоко.

Я, пошатываясь, добрела до сундука и попыталась поднять крышку. Зато Жиль с легкостью справился с ней, схватил золотой плод, лежащий на самом верху, и стал сосредоточенно осматривать со всех сторон, поднеся к огню в очаге.

— Я приказывал тебе носить его при себе! — рыкнул он. Я сжалась и дрожащим голосом отвечала, что боялась за сохранность яблока, пока болею.

— Не вздумай клеветать на наших слуг и впредь с точностью следуй моим приказам, — муж замахнулся, но бить не стал, бросил яблоко в сундук и вышел. Сестрица Анна помогла мне добраться до постели. Я долго плакала в подушку и расхворалась еще пуще. Потом наступила оттепель, потом ударили морозы, хотя снег еще не ложился.

Я была все еще очень слаба, но подумала, что если спустить мужу его преступления, то Господь отвернется от меня. И когда он по какой-то надобности покинул замок, принялась составлять длинное письмо, благо, грамоте меня обучил вместе с братьями старичок-священник.

В замке в башне имелась голубятня, я, выехав из родного дома, прихватила с собой голубей в плетеной корзине, и иногда отсылала братьям весточки о житье-бытье. Муж смотрел на это сквозь пальцы.

Письмо было почти готово, когда он внезапно вернулся. Я едва успела присыпать песком свежие чернила, свернула пергамент и сунула за корсаж. Немного песку просыпалось на овчину на полу, да и письменные принадлежности я убрать не успела.

— Пишешь шуринам? — Жиль дернул губами. — Жалуешься?

Я сползла со скамьи, преклонив колени, умоляя Господа, чтобы муж не потребовал письмо.

— Нет, что ты!

— Дай сюда.

Я заслонила грудь ладонями. Муж вынул из-за пояса черную плеть со свинцовой каплей на конце и со свистом рассек ею воздух.

— Нет! — сестрица Анна кинулась вперед, и очередной удар пришелся ей по лицу.

Она упала в беспамятстве, обливаясь кровью. Жиль снова поднял плеть.

— Бери. И будь проклят.

Я отдала ему пергамент и склонилась над моей дорогой Анной, хоть как-то стараясь ей помочь.

— Я и так уже проклят, — усмехнулся он.

Пока я унимала Анне кровь и перевязывала рану, Жиль читал, поставив согнутую ногу на скамью и постукивая по высокому сапогу кнутовищем.

— У тебя прекрасный слог, дорогая, — произнес он насмешливо, — я сам почти готов осудить дерзкого преступника и приговорить к казни.

Я бросила бездыханную Анну и в гневе выпрямилась перед ним, обличающе выставив палец:

— Как смеешь ты насмехаться, лишив жизни этих невинных женщин?! Неужели не боишься, что гнев Господень поразит тебя?!

— Невинных? — его яркие губы дрогнули. — Каждая из них, каждая нарушила запрет и пыталась выведать мою тайну! Грех любопытства сгубил их — не я. Гнев Господень?

Жиль отбросил плеть и стиснул кулаки.

— Почему не обрушился он на потаскуна, герцога Бургундского? На свинью Кошона? На Короля Карла, предателя?!

Муж пристально смотрел на меня. Я тряслась, как в лихорадке. То жар, то холод пробегали по мне, сотрясая от пяток до макушки.

— Ты… смеешь… о-оскорблять короля?!

— Дорогая женушка, да, смею. Все равно ты не успеешь никому об этом рассказать.

— Неужели ты никогда не жалел растерзанные тобой жертвы? Не терзался муками совести при виде их?