Первая мировая. Брусиловский прорыв - страница 5

В ту пору Покровский являлся фактически руководителем советской исторической науки. Его выводы разносились по всей стране во множестве статеек и брошюрок его бесчисленными «учениками» (когда карьера «учителя» в конце его жизни поколебалась, они же стали его поносить громче всех...). В этих условиях издавать объективные работы по истории мировой войны было не только трудно, но и чревато последствиями. В конце 20-х годов виднейший учёный академик Е. В. Тарле высказал верную мысль (в полном, кстати, соответствии с Лениным): германский блок и Антанта равно виноваты в развязывании войны. Какой гвалт разразился! Тогдашний ученик Покровского Рубинштейн печатно обвинил почтенного академика в «ярой защите англо-французского империализма». Страшное обвинение по тем временам; заниматься данной темой всерьёз стало действительно опасно.

Но времена менялись. К середине 30-х стало очевидно, что на западных и на дальневосточных границах родины сгущается грозная военная опасность. От тех врагов милости ожидать не приходилось, выбор оставался один: готовить страну к суровой обороне. И тогда вспомнили о Ледовом побоище и обороне Севастополя, про героев Бородина и Порт-Артура. Однако имелся и другой боевой опыт, сравнительно недавний, сопоставимый с современностью, а потому особенно ценный — наследие минувшей мировой войны. Насущные жизненные задачи, как обычно, подправили умозрительные теории, даже самые грозно-решительные из них...

С середины 30-х и вплоть до июня 41-го вышел целый ряд первоклассных, объективных исследований по истории первой мировой войны. Изучались, и углублённо, все театры военных действий и опыт всех стран-участниц, но особенно опыт русской армии. Рассматривались отдельные операции и сражения, действия различных родов войск и видов оружия, война на море и в воздухе. Добротных книг появилось много, но итоговой, обобщающей работой, побравшей в себя основные достижения той поры, стала трёхтомная монография Зайончковского, вышедшая последним изданием в 1938—1939 годах. Там значительно углублялся и расширялся фактический материал и выводы прежних работ того же автора. Нет сомнений, что тогдашняя военно-историческая литература по истории первой мировой войны выполнила не только свою научную задачу — объективный показ прошлого, но и огромную задачу гражданскую: готовила народ к грядущим испытаниям. Опыт первой мировой, освоенный трудами наших историков, тщательно изучался в военных училищах накануне и уже в ходе Великой Отечественной.

Сразу после войны и в 50-х годах достижения в развитии данной темы оказались невелики, сказались общие неблагоприятные условия для развития гуманитарных наук той поры. Однако уже в шестидесятые годы появился новый цикл серьёзных исторических работ. Отчасти толчком послужило тут 50-летие первой мировой войны, но главным, конечно, стало улучшение всей научно-издательской работы в стране. Среди прочих отметим солидные исследования Д. Вержховского и В. Ляхова, которые как бы подвели итог всей деятельности того периода в историографии.

С тех пор и в течение всех семидесятых началась серьёзная полемика со многими историками Запада (а также некоторыми последователями крикливых публицистов времён Покровского) о роли и значении русского фронта в общем ходе той войны. Вопрос в высшей степени серьёзен. Недооценка военного опыта России и её военачальников издавна стала общим местом для определённых западных авторов. Первая мировая не исключение.

Ещё в 1914 году печать всего мира, в том числе, к сожалению, и немалая часть российской, до небес превозносила победу немцев в Восточной Пруссии в августе 14-го, хотя то был чисто тактический успех, купленный к тому же дорогой ценой. В то же самое время в грандиозной по размаху Галицийской битве русская армия учинила стратегического значения разгром австро-венгерским войскам. От этого поражения сильнейший союзник Германии, по существу, не смог оправиться до самого конца войны. События были несравнимы по своему значению, но долгие годы и десятилетия наше общество получало необъективную их оценку. К сожалению, так бывало и у нас на родине, где русофобские настроения начала 20-х годов время от времени проявлялись в различных формах, прикрытых или не очень.