Первая просека - страница 26

Сплавщики всполошились, когда Захар, весь мокрый, ввалился в дверь. Он не успел опомниться, как его раздели донага. Вскоре, переодетый в чужое, весь зябко содрогаясь, хотя сидел возле огня, он стал рассказывать о том, что с ним случилось.

— А рыбина все там, под корягой? — спросил Алексей Самородов.

— Наверное, там, я уж не разглядывал, скорей побежал в барак.

— Иванка, живо-ко беги с багром, — приказал Алексей брату, — ухи наварим. Это бывает на сплаве: бревна зашибают рыбу, — пояснил он молодым сплавщикам.

Вскоре Иванка вернулся. И в самом деле, он с трудом волок огромную рыбину, килограммов на двадцать.

— Э-э, братцы, да тут на два дня всей бригаде хватит!

— Вот так рыбка!

Это был таймень — самая крупная и на редкость вкусная рыба, обитающая в таежных речках.

А ночью у Захара начался жар. Каргополов укрыл его с головой своим одеялом, а сам почти до утра не спал, тревожно прислушиваясь к прерывистому дыханию друга, не давая ему раскрываться. Перед зарей Захар проснулся, попросил пить. Иван приложил ладонь к его голове — она пылала огнем.

— Наверное, заболел я, Ваня, — слабым голосом сказал Захар, опорожнив кружку.

— Что у тебя болит?

— Всю грудь ломит. И нога ноет.

— И на черта она тебе нужна была, эта рыба? — журил его Иван.

Но было поздно говорить об этом. Забрезжил рассвет, Каргополов разбудил бригадира.

— Слушай, Алексей, у Жернакова, наверное, воспаление легких, — сказал он ему на ухо. — Нужно отправлять его в деревню. Разреши, я сам отвезу его.

Захара закутали во все, что только можно было собрать: в каргополовское одеяло, в ватник — кто-то дал ватник; Гурилев отдал свое пестрое кашне; а сверху больного накрыли куском брезента и пустыми мешками, в которых привезли продукты.

В дороге Каргополов, правивший неказистой сивой лошадкой, то и дело оборачивался и спрашивал: «Тебе не холодно?» Или: «Тебе не дует, Захар?»

В Пермское приехали около полудня. Захар был почти в беспамятстве. Закутанный с головой, он смутно слышал сиплое дыхание парохода, лай собак, людской говор. Но вот явственно: «Скажите, а где здесь больница?» Ему в ответ, кажется, знакомый голос: «Что, больного везешь? Откуда?»

Чей же это голос? Сознание точно в тумане, никак не вспомнить лицо человека, которому принадлежит голос. Да вот, вот оно, это лицо: не очень полное, с длинным, чуть загнутым носом, сытым взглядом миндалевидных, слегка навыкате глаз с большими синеватыми белками. «Что, купил обмундирование, или в самом деле из кавалерии?» Да, он, начальник конного парка. Как же его фамилия? Забыл…

— Больницы еще нет, вези на дебаркадер, там каюта для больных.

Сознание Захара уже прояснилось. С трудом высвободив руку, он сбросил с головы одеяло и еще какую-то одежину. Хотя день был пасмурный и серые тучи низко плыли над свинцовым Амуром, свет показался Захару ярким, режущим глаза. Он поправил буденовку и с удивлением огляделся.

— О, да это, кажется, знакомый кавалерист, — услышал он все тот же голос. — Что, брат, не климат?

Над Захаром склонилась высокая фигура в мерлушковой папахе, наглухо застегнутой шинели.

— На сплаве искупался, — ответил Каргополов за товарища. — Вчера, в самый холод.

— Как чувствуешь себя? Как нога?

— Нога ничего, грудь болит.

— Ну вот что, ездовой, — обратился Ставорский к Ивану после некоторого раздумья, — посмотрят врачи на дебаркадере, и, если класть некуда будет, вези его ко мне. Вон изба с крытыми воротами. Если меня не будет, хозяевам скажешь, что Ставорский прислал. Да возьми лекарства и предупреди врача, чтобы каждый день ходили к больному. Понял?

— Спасибо, понял.

Дебаркадер был километрах в двух от деревни вверх по течению Амура. Стоял он в тихой протоке, соединяющей Амур с озером Мылка. Здесь помещалось все управление строительства, в каютах жили управленческие работники, тут же была их столовая, врачебный пункт.

Привязав лошадь к березе, Каргополов помог Захару сойти с повозки, бережно повел его по сходням на дебаркадер.

— Не инфекционный? — недовольно спросил шустрый лысеющий человек в пенсне. — Сюда нельзя, вот влево, вниз.

Дебелая, грузная женщина-врач в пуховой кофте под халатом велела Захару раздеться, несмотря на холод; небрежно сунула ему под мышку градусник и долго сидела, читая толстую книгу. Потом так же долго выслушивала и выстукивала грудную клетку Захара.