Первая заповедь блаженства - страница 36

— Устраивайтесь поудобнее, лапоньки мои, — продолжал автобус. — Напоминаю вам, что в салоне запрещается: бегать, кричать, курить, громко смеяться, громко болтать, петь, танцевать…

— Каарел, ты можешь заткнуть эту дуру? — негромко спросил Дядя Фил.

Эстонец посмотрел на пульт управления — он был закрыт крышкой и запломбирован. Доктор Томмсааре покачал головой.

Наконец, под аккомпанемент мерзкого голоса все пассажиры заняли свои места, автобус закрыл двери и тронулся. Сначала я смотрел в окно, но за ним не было ничего интересного, кроме мчащихся автомобилей и сплошного леса вдоль обочин.

Происшествие с Тийной наполнило мою душу смутным предчувствием несчастья… Остальные пассажиры тоже выглядели встревоженными, а кто-то был явно напуган. Я посмотрел назад. В хвосте салона, на диване, свернувшись в клубок, лежала Тийна. Мне почему-то показалось, что она не спит. Я встал со своего места и перебрался к ней.

Она действительно не спала. Когда я подошёл, она повернула ко мне лицо с крепко зажмуренными глазами.

— Кто это? — спросила она.

— Это Илья. Можно здесь присесть?

— Только тихо: Каарела разбудишь!

Я взглянул на Эстонца, сидевшего в ногах у Тийны. Он спал, откинув голову на спинку дивана.

— Кому из вас укол сделали? — хихикнул я.

— Не смешно, — отрезала Тийна, не открывая глаз.

— А почему ты боишься автобусов?

— Давай о чём-нибудь другом, умоляю!

Бедная Тийна съежилась ещё больше и прижала ладони к глазам. Ругая себя за глупость, я принялся выискивать повод для разговора и снова посмотрел на Эстонца.

С левой руки спящего доктора свешивались длинные верёвочные бусы — чётки. Обычно Эстонец не выставлял их напоказ, а носил, намотав это странное украшение на запястье. Всё-таки, вы немного пижон, господин Томмсааре. Впрочем, с балетными это бывает… Я вдруг кое-что вспомнил.

— А почему Надежда назвала его Кирюшей? — спросил я.

— Потому что его зовут Кирилл, — отозвалась Тийна. — Мы же сэту. Бабушка крестила нас в православной церкви, у нас обычные православные имена…

— А почему же он тогда Каарел?

— Это его в приюте переименовали. Когда бабушка умерла, нас с ним отправили в приют в Таллин. Мне тогда было полтора года…

— А как же он в балет попал?

— Педагоги пришли в приют, посмотрели детей, и его выбрали… Сказали, что данные хорошие…

— Правда? — недоверчиво произнёс я. — Но ведь он такой…

— Какой? — зевнула Тийна; видимо, наш разговор немного отвлёк её, и она начинала засыпать.

Я не стал уточнять насчёт не очень-то балетной фигуры Эстонца. В конце концов, в детстве он мог и не быть толстым…

— А как твоё настоящее имя? — спросил я.

— Татьяна, — ответила Тийна и заснула.

Глядя на неё, я тоже начал клевать носом и вскоре задремал. Мне показалось, что спал я совсем недолго. Но, когда проснулся, автобус больше не двигался, салон заливал тусклый свет «дневных» ламп. Тийна протирала заспанные глаза.

— Приехали, — сказал, наклоняясь надо мной, Эстонец.

Мы вышли из автобуса и оказались в огромном ангаре, где стояло по меньшей мере пятьдесят роскошных пассажирских лайнеров, среди которых наш казался металлоломом. Оглядев ангар, я сообразил, что мы, скорее всего, находимся под землёй. К нам уже бежал какой-то молодой человек в черном костюме.

К лацкану его пиджака был приколот бутон алой розы. Подмышкой он держал папку-ноутбук.

— Скоренько, скоренько! — кричал он нам. — Строиться! Времени нет!

Подбежав к нам, он завёл за ухо прядь белокурых волос и открыл ноутбук.

— Так, вы у нас идёте последними, — мурлыкал он. — Так сказать, на закусочку… Чудненько! Проведём перекличку.

Когда перекличка благополучно завершилась, молодой человек захлопнул ноутбук и, резво подскочив к Эстонцу, потрогал его волосы. Эстонец отшатнулся.

— Прелестненько, — проворковал молодой человек, — прямо настоящий блондин… Что за красочка?

— Йа ннэ поннимаат, — холодно отозвался господин Томмсааре.

— Прибалт? — молодой человек обернулся к Дяде Филу.

— Причудец, — объяснил тот, не скрывая злорадной усмешки.

— А… прекрасненько! А теперь живенько, живенько, ножки в ручки, все за мной! Внимание, приготовиться, веду последних! — сказал он алой розе.