Первоклассная учительница, дракон и его сын - страница 28
«Мама всегда его пила. С мороженым».
Мама? Джолион?
«Джолли? — мысленно окликнула я. — Это ты?»
«Да. Ты громко думаешь. Я сразу за тебя зацепился. Это потому, что ты не наша. Остальные думают тихо».
Я взяла чашку кофе, села за стол и поинтересовалась:
— Мадс, а что, все драконы умеют читать мысли?
— Разумеется, — кивнул Мадс. — Правда, они этого не делают. Неприлично, скажем так. Но умеют.
«Не говори ему, — торопливо попросил Джолион. — Не говори, пожалуйста, папа будет ругать».
«Не будет, милый, не волнуйся», — подумала я и сказала:
— Сегодня в парке праздник. Я хотела, чтобы медир Кайлен пошел туда с нами. Но у него работа… или просто способ отвязаться от нас.
Мадс вздохнул.
— Не сердитесь на него. Он всегда был таким. Работа была целью и смыслом его жизни, а теперь стала опорой. Если ее не будет, то он сломается. А дракон в депрессии. — Мадс махнул рукой и сделал глоток из чашки.
— У драконов бывает депрессия? — спросила я.
— У него была после смерти жены. Тогда он ушел в работу с головой. Часто ночевал в офисе.
Какое-то время мы молчали. Что ж, поедем на праздник без Кайлена, пусть работает, если ему так нужно. Пусть обретет свой мир — а я буду делать все, чтобы он не потерял сына.
«Я хочу с папой, — услышала я голос Джолиона. — Но он всегда уходит».
«Может быть, ты сам ему об этом скажешь? — предложила я. — Словами, вслух? Справишься?»
Джолион не ответил. Я почти услышала, как захлопнулась невидимая дверца между нами.
После завтрака и получаса в бассейне, где Джолион бодро шлепал по воде, но начинал истерику при малейшей попытке поднять ее уровень хотя бы до колен, мы отправились в парк. Мальчик схватил нас с Мадсом за руки так крепко, что я почти услышала похрустывание костей. Много народа, шум и голоса, дети, которые бегали и смеялись, клоуны, воздушные шарики — я вдруг увидела все глазами Джолиона и поняла, что он тонет в пестром водовороте.
«Мы сейчас сядем на скамейку, — подумала я. — Вон там, подальше. Будем смотреть, слушать музыку и есть мороженое. Хорошо?»
Мальчик кивнул, и Мадс подозрительно посмотрел на меня.
— Он читает ваши мысли? — спросил он. — Говорит с вами?
— Да, — призналась я. — Сегодня с утра.
Мы сели на скамейку, и Мадс принес мороженое — большие рожки с шоколадом и фруктами. Джолион осторожно взял угощение, и я почувствовала, как мальчик расслабляется. Ему стало спокойнее.
— Я слишком громко думаю, — сказала я. — Все меня слышат.
— Так даже лучше, — ответил Мадс и погладил Джолиона по голове. — Я рад, что он вам открылся.
Мимо прошел клоун, предложил Джолиону собачку, скрученную из воздушного шарика, но мальчик испуганно уткнулся лицом в рукав Мадса, и я услышала его мысль:
«Пусть уйдет. Он очень яркий. Пусть уйдет, пожалуйста».
Клоун все понял без слов. Видимо, Джолион был не первым ребенком, который его испугался. Когда-то я тоже боялась клоунов: мне казалось, что за их раскрашенными лицами кривляется что-то темное, не имеющее отношения к людям, и лучше с ним не сталкиваться.
Мороженое было вкусным, но была в нем какая-то странная, едва уловимая нотка — я так и не поняла, что именно не так, но сказала:
— Лучше нам это не доедать. Мне кажется…
Я не успела договорить. Что-то со звоном оборвалось в груди, и я заскользила во тьму. Мадс попытался меня удержать и почти сразу же обмяк рядом со мной. Последним, что я услышала, был крик Джолиона — не мысленный, настоящий:
— Ю.и! Ю. и!
Глава 5
Голова была тяжелой, и мне казалось, что она набита ватой. Во рту плавала горечь. Я лежала на чем-то твердом и холодном, руки были стянуты тонкой нитью, и кто-то порой толкал меня в бок, словно пытался проверить, сплю я или уже просыпаюсь.
Что это было? Похищение? Скорее всего — насколько я успела понять, у Кайлена при всем его героизме было множество недоброжелателей. И вот один из них решил.
Мне казалось, будто я жую пепел. Кто-то негромко застонал рядом со мной, и я почувствовала запах одеколона Мадса, смешанный с кровью. Его били? Он сопротивлялся?
«Джолли? — мысленно позвала я. — Джолли, ты слышишь?»
Мне не ответили. Я надеялась, что мальчик спит. Мне вдруг стало очень холодно и тоскливо.