Первоклассная учительница, дракон и его сын - страница 68

— Только не смейся, но я все приготовил сам.

Я представила, как он в своем драконьем облике летает за куропатками, ловит их ртом, а затем жарит на вертеле, и не сдержала улыбки.

— Это же здорово, Кайлен. Почему я должна смеяться?

— Потому что мужчины моего уровня не готовят. Для этого есть слуги и повара, — Кайлен открыл бутылку, и золотистое шипучее вино полилось в бокалы. — Но мне всегда казалось, что еда это не просто топливо. Это способ сказать кому-то важному о своих чувствах.

Так. Кажется, дело принимает новый оборот. От волнения у меня заныло в животе; я подняла бокал, держа его за ножку, так, как когда-то показывала мама, и Кайлен добавил:

— С днем рождения! Обязательно будь счастлива!

— Спасибо! — ответила я. — Постараюсь. И не только я, давай, все мы будем счастливы.

Мы выпили. Вино было свежим и легким, оно не дурманило голову, а лишь добавляло веселья. Куропатка была выше всяких похвал, и я подумала, что теперь наконец-то могу расслабиться. Тихий вечер, ужин на свежем воздухе в хорошей компании — можно отдыхать и не думать о том, что может случиться. Просто на время отодвинуть в сторону королев, фрейлин и их дрянные замыслы, и просто наслаждаться вечером, закатом и обществом, возможно, самого лучшего мужчины в этом мире.

— Очень вкусно, — похвалила я, и Кайлен, кажется, смутился.

— Давно не готовил. Очень давно, — признался он. — Уже и не вспомню, когда.

— Тебе некому было сказать о своих чувствах? — спросила я. Да, ведь он совсем недавно признался в том, что не любил Айви. Кайлен едва заметно улыбнулся, и я вдруг поняла, что он действительно смущен. Он привык быть сильным и властным, он привык решать такие проблемы, которые кого угодно заставили бы трястись от страха — но сейчас он стоит лицом к лицу с чем-то очень важным, и ему не по себе.

— Честно говоря, да, — ответил Кайлен. — Потому что чувства — это то, что вводит меня в замешательство. Это слишком глубоко. Это слишком личное.

Я понимающе кивнула. Лучше не говорить ни о чем. Лучше отведать вот эту куропатку, вот этот салат, вот эти запеченные овощи — и не тратить силы на то, чтобы заглядывать в душу себе и другим.

— Ты со мной уже давно не споришь, — сказал Кайлен. Судя по разрезанной и нетронутой куропатке на его тарелке, у него не было аппетита. — Ты заметила?

— Конечно! Ты все делаешь правильно, зачем мне с тобой спорить? — ответила я вопросом на вопрос. Кайлен действительно сделался спокойнее. Он двигался навстречу не сыну — он шел к самому себе и видел, что это правильно. Королева отправила его в отставку, и это действительно оказалось к лучшему.

— Раньше ты спорила, и я думал: вытащил из другого мира проблему на свою голову, — Кайлен налил еще вина, но пить не стал. Над его головой проплыли искры, и я подумала, что он взволнован. Невероятно взволнован. — А потом я тебя спас от дуагвера. И от доктора Лорана. И ты… ты стала чем-то больше, чем просто первоклассная учительница.

Кажется, я перестала дышать. Слова текли из Кайлена — медленно, размывая незримую преграду в его душе, и это было тем, что спасало нас обоих. Мы могли начать жить заново. Мы могли по-настоящему спастись от прошлого, спастись и исцелиться.

И мы, кажется, уже успели это сделать — только не поняли до конца.

— Я вижу, как ты любишь Джолиона. Я вижу, сколько добра в твоей душе. Смелости тоже не занимать. И ты. — Кайлен замялся, словно школьник, и я подумала, что он, должно быть, никогда и ни с кем не был настолько откровенен. — Я недавно подумал, что не знаю, что такое любовь. Что боюсь это узнать. Наверно, любовь это слишком сильное и слишком большое слово, но… Мне тепло и светло, когда ты рядом. И я не хочу, чтобы ты когда-нибудь ушла.

Все слова и мысли выветрились у меня из головы. Мне казалось, что я держу в ладонях что-то очень нежное и хрупкое, что-то, что можно разрушить одним неловким движением. Мне хотелось смеяться от счастья — и плакать.

— Останься с нами, — Кайлен взял меня за руку, сжал пальцы. — Останься со мной. Давай пойдем дальше вместе.

Я молчала, не зная, что тут можно сказать. Все мое прошлое сделалось последним апрельским снегом — и он таял, и его не надо было удерживать. В глазах жгло, и я поняла, что готова расплакаться.