Первый гранд-мастер - страница 3

Классики американской фантастики, пришедшие в литературу еще до второй мировой войны, за редким исключением, как мне кажется, свою задачу понимали достаточно широко. Им, свидетелям мировых катаклизмов, решавших судьбы демократии, были важны и интересны социальные проблемы. Потому в первых и самых знаменитых по сей день романах Азимова, Бестера, Шекли, Саймака, Хайнлайна, Бредбери, Кларка, Лейнстер, Корнблата, Андерсона нельзя усмотреть эскапизма. "Классики" американской фантастики пришли в нее почти одновременно, в течение десятилетия — с конца тридцатых до конца сороковых годов. Можно привести ряд почти курьезных примеров единовременности вхождения в литературу писателей, о которых в те годы никто, разумеется, и не подозревал. Известно, в частности, что в 1939 году Роберт Хайнлайн увидел объявление о конкурсе читателей в одном давно канувшем в Лету "макулатурном" журнале[2]. Он сел за стол и написал свой первый рассказ. Потом, правда, передумал и послал рассказ в другой журнал. А в конкурсе безвестного журнала победил будущий классик Альфред Бестер, а второе место в нем занял сам Фредерик Пол.

Фантастика в Америке должна была совершить скачок именно в те годы, потому что на быстрое развитие науки и техники, на возникновение призраков близкой атомной бомбы и космических успехов накладывалось начало мировой войны. Разумеется, и в те дни среди читателей было немало желавших погрузиться в утешающие сказки о драконах и принцессах, но к фантастике обращались в первую очередь активные молодые люди, которые искали в ней ответы на вопросы вполне современные и в то же время кардинальные. "Макулатурные" журнальчики еще не умели говорить серьезно. Но этого разговора ждали. Не подлежит сомнению, что фантастика в Штатах возникла по-настоящему не с Хьюго Гернсбеком, как принято писать, а с началом второй мировой войны, когда в нее пришли будущие метры. Все сразу.

Подобное явление произошло и в истории советской фантастики. Она рождалась дважды и оба раза была призвана к жизни громадными социальными переменами в обществе. Эти два рождения принесли две волны писательских имен. Впервые фантастика в СССР родилась сразу после революции 1917 года, когда страна была перевернута гражданской войной и ее будущий путь скрывался в тумане. Тогда, в течение двух-трех лет, в фантастику пришли Алексей Толстой, Булгаков, Эренбург, Замятин, Шагинян и еще тридцать или сорок писателей различного таланта и судьбы. Их просто распирало от стремления понять самим, что же происходит и произойдет завтра, опрокинуть на читателя свои мысли о завтрашнем дне. Это были годы надежд, сомнений и множественности мнений. С началом тридцатых фантастика умерла. Различие в мнениях было отменено, литература должна была выражать официальную точку зрения на прогресс, в первую очередь технологический (о социальном лучше было молчать, ограничиваясь заявлением о всеобщем счастье).

И вот, с 1930 года, более четверти века фантастика у нас влачила жалкое существование на грани научно-популярной и научно-пропагандистской литературы. И лишь с крушением сталинской эпохи, с появлением надежды на новый виток прогресса она вспыхнула вновь и также одновременно в нее вошли как бы накопившие под спудом силы и талант и ожидавшие возможности сказать свое слово такие писатели, как Стругацкие, Биленкин, Михайлов, Варшавский, Аксенов, Гансовский, Савченко, Альтов, Полещук… можно сказать, что с этого периода расцветает талант и тех писателей, кто начал печататься несколько раньше — я имею в виду Ефремова и Гуревича. Появление современной волны в СССР совпало не только с хрущевской оттепелью, но и с выходом страны в космос. Таким образом, простая статистика убеждает нас, что пики появления новой генерации писателей-фантастов в США и СССР не совпадают, хотя можно до какой-то степени сопоставить американскую волну 40-х годов и нашу — конца 50-х. Обе волны были связаны с коренными переменами в науке и цивилизации, и, очевидно, можно найти связь между научным и техническим развитием США в начале сороковых годов и прогрессом СССР в конце 50-х — некоторые объективные характеристики периодов могут совпасть. Но даже и без различия в развитии науки и техники и, соответственно, влияния этого развития на сознание писателей ясно, что в СССР в конце 30-х — начале 40-х годов не мог возникнуть всплеск фантастики. Ни идеологическая обстановка, ни книжный рынок не создали для этого условий. В то же время нельзя было ожидать новой волны от американской литературы в конце 50-х по несколько странной для нас, но понятной для исследователя американской фантастики причине: из-за выхода Советского Союза в космос.