Первый выпуск - страница 8

- Ты чего смеешься, болван?

Поповский, между тем, и не думал смеяться- ему впору заплакать. А все дело в “конституции” его лица: губы плохо прикрывали выступавшие изо рта зубы, и создавалось впечатление, что он улыбается.

Вспоминает и Николай Шевцов, как на одном из уроков оценил “Максим что-ли” его чувство товарищества. Отвечал урок Волков, а Шевцов возьми, да и подскажи ему. Мало того, что проявил неуместную взаимовыручку, но еще и подсказал невпопад. Тут же по нему прошлась обжигающая плеть преподавателя:

- Услужливый дурак опаснее врага.

Большим уважением пользовался у нас преподаватель русского языка и литературы Иван Петрович Сквазников. Я и сейчас вижу его сидящим за маленьким столом перед партами и негромким голосом, читающим “ Мертвые души” Гоголя. Его тонкий нос с горбинкой постоянно хлюпал. Казалось, у него никогда не проходит насморк - ни в зимнюю стужу, ни в весеннюю теплынь. Приходилось то и дело доставать платок - и это досаждало ему.

Он любил свой предмет- литературу, знал его и нам прививал любовь к художественному слову.

Но об этом у меня будет возможность рассказать в дальнейшем. Здесь только скажу, как трагически закончилась его жизнь. Мобилизованный в армию, он, как свидетельствует “Книга памяти” Брянской области, погиб на фронте в самом начале войны, 27 июня 1941 года, будучи сержантом. К сожалению каких-то подробностей, о его последних днях жизни узнать не удалось.

В годы Великой Отечественной войны сложил голову в боях за Родину и другой наш наставник-учитель химии и биологии Иван Гаврилович Данилевич. Производил он впечатление этакого рубахи-парня, открытого для общения, доброжелательного, заряжающего и других неуемной энергией. За простоту, хорошее знание предмета, душевное отношение платили и ему ученики взаимной любовью.

Учителем пения был... председатель сельского совета Сырокваша. Личность примечательная. Мужчина лет сорока, среднего роста, плотного телосложения, с грубо вырубленными чертами лица и натруженными, мозолистыми руками, он походил на дирижера так же, как канцелярские счеты на электронный калькулятор. Когда однажды Репков пожаловался ему, главе местной власти, на трудности с поиском преподавателя пения, тот сразу обрадовал директора школы:

-А что тут трудного? Я буду у вас преподавать.

Сырокваша в гражданскую служил в кавалерии, был эскадронным запевалой, знал немало разных, особенно строевых, военных песен, и на этом основании считал, что вполне может обучать пению школяров. В таинства музыкальной грамоты он посвящен не был, о нотах имел лишь общее представление. Не было на уроках, конечно, и музыкального сопровождения. Единственным “инструментом “ был камертон, с которым учитель расхаживал по классу, временами позванивал им, то ли, чтобы показать звучание нот, то ли, чтобы призвать к тишине расшумевшихся учеников.

Обучение пению Сырокваша начал с проверки слуха учащихся. Дошла очередь до Цыганка.

-Ну, давай пропой: до-ре-ми-фа-а-а! - предложил учитель.

Цыганок набрал побольше воздуха и громко, что есть мочи, издал такую “руладу”, что сразу вспомнились слова басни Крылова “Ворона каркнула во все воронье горло”. Учитель заткнул уши, потом, словно подбитая птица крыльями, замахал руками:

-Постой, постой! Прекрати! - И подумав немного, сказал: - Ты вот что: на уроках пения садись на последнюю парту. Будешь только рот раскрывать, а голоса не подавай. А то ты нам всю обедню испортишь, Шаляпин.

Сырокваша был неутомимый энтузиаст. При всей своей председательской занятости, он не только находил время вести уроки в школе, но и взялся руководить хоровым кружком, регулярно проводить спевки. На одной такой репетиции, куда меня чуть ли не силой затащил мой приятель Иван Иванович Рублев, участвовал и я. Разучивали песни про Красную Армию, которая “от тайги до британских морей всех сильней”. Выстроившись полукругом перед дирижером, энергично размахивающим неизменным камертоном, мы нестройными голосами пели:

Мы кра-сные ка-ва-ле-рис-ты и про нас