Перья - страница 6

— Не за что, — сказала Олла, усаживаясь. Бад про­кашлялся. Опустил голову, коротко помолился. Так тихо, что я едва мог разобрать слова. Я понял толь­ко общий смысл — он благодарил Всевышнего за пи­щу, которую мы сейчас будем есть.

— Аминь, — сказала Олла, когда он закончил.

Бад передал мне окорок и положил себе пюре. Мы принялись за еду. Говорили мало, разве что иногда Бад или я замечали: «Отличный окорок» или: «Куку­руза отменная, в жизни не ел вкуснее».

— Главное тут сегодня — хлеб, — сказала Олла.

— Можно мне еще салата, Олла? — спросила Фрэн, вроде как немножко оттаяв.

— Бери еще, — говорил Бад, передавая мне око­рок или миску с соусом.

Время от времени мы слышали ребенка. Олла по­ворачивала голову и прислушивалась и, убедившись, что он просто попискивает, снова принималась за еду.

— Чего-то он сегодня беспокойный, — сказала Ол­ла Балу.

— Я все равно хотела бы на него взглянуть, — ска­зала Фрэн. — У моей сестры тоже ребенок. Но они живут в Денвере. Когда я еще выберусь в Денвер. Вот, есть племянница, а я ее никогда не видела.

Фрэн минутку об этом поразмышляла, потом сно­ва стала есть.

Олла подцепила вилкой кусок окорока и отправи­ла в рот.

— Будем надеяться, что он скоро заснет, — сказа­ла она.

Бад посетовал:

— Вон сколько всего осталось. Положить кому-ни­будь еще свинины с картошкой?

— В меня больше не влезет, — сказала Фрэн и опу­стила вилку на тарелку. — Очень вкусно, но я больше не могу.

— Ты оставь местечко, — сказал Бад. — Олла ис­пекла пирог с ревенем.

Фрэн сказала:

— Ну, кусочек я, конечно, съем. Только вместе со всеми.

— И я тоже, — сказал я. Правда, исключительно из вежливости. Я терпеть не могу пирог с ревенем, с тринадцати лет, когда объелся им до рвоты — ел тог­да с клубничным мороженым.

Мы подчистили тарелки. Чертов павлин опять по­дал голос. Теперь он взгромоздился на крышу. Кри­чал прямо у нас над головами. И расхаживал по дранке, звук был такой, будто тикают часы.

Бад помотал головой.

— Джоуи скоро заткнется. Устанет и завалится спать. Он спит на каком из деревьев.

Павлин снова закричал: «Мо-о-ау!». Все промолча­ли. Да и что тут было говорить? Потом Олла сказала:

— Бад, он хочет в дом.

— Не пойдет он в дом, — отрезал Бад. — Ты что, забыла, что у нас гости? Им только не хватало, чтобы по дому шлялась эта птица. Вонючая пти­ца, да еще этот твой слепок! Что люди о нас поду­мают, а?

Он снова помотал головой и засмеялся. Мы все за­смеялись. И Фрэн тоже.

— Он не вонючий, Бад, — сказала Олла. — Что с тобой сегодня? Ты же любишь Джоуи. С каких это пор он стал вонючим?

— С тех пор, как насрал на ковер, — ответил Бад. — Извиняюсь за выражение, — добавил он, обращаясь к Фрэн. — Но, если честно, иногда мне хочется свер­нуть этой паскуде шею. Его и убить-то много чести, верно, Олла? Иногда как заорет среди ночи, так и подпрыгнешь на кровати. А пользы от него ника­кой, — правда, Олла?

Олла покачала головой:

— Бад нес чепуху. Повози­ла по тарелке лежащие на ней фасолины.

— Откуда у вас вообще взялся павлин? — поинтере­совалась Фрэн.

Олла подняла глаза от тарелки.

— Я всегда мечтала завести павлина. Еще дев­чонкой, даже картинку нашла в журнале. Мне каза­лось, что красивее ничего на свете не бывает. Вы­резала картинку и повесила у себя над кроватью. Ох как долго она у меня там провисела. И, когда мы с Бадом купили этот дом, вдруг появилась воз­можность. Я говорю: «Бад, я хочу павлина». Он только посмеялся.

— Я потом тут поспрашивал, — сказал Бад, — и мне рассказали про этого старичка из соседнего округа, который их выращивает. Называет их райскими птицами. Нам эта райская птичка обо­шлась в стольник. — Он хлопнул себя по лбу. — Бог ты мой! Женушка мне досталась с большими за­просами.

Он ухмылыгулся и посмотрел на Оллу.

— Бад, — сказала Олла, — ты же знаешь, что это не так. И к тому же, Джоуи хороший сторож, — ска­зала она, обращаясь к Фрэн. — С ним никакой соба­ки не надо. Слышит каждый шорох.

— Если придут тяжелые времена — а все к тому идет — я Джоуи засуну в кастрюлю, — пообещал Бад. — Только пух и перья полетят.

— Бад! Не смешно, — сказала Олла, но сама же рассмеялась, снова дав нам возможность полюбо­ваться ее зубами.