Песчаная роза - страница 4

Платье в самом деле было выдающееся. Пока Максим был в командировке, Соня съездила в Юрмалу к Лайме, с которой училась в университете. Увидев это платье в рижском магазине, она сразу поняла, что Макс такое оценит. Бледно-зеленое, из плотного трикотажа, до лодыжек длиной, закрыто до горла, и вот эта распадающаяся поперечная прорезь на груди. Ложбинка, которая виднелась в прорези, выглядела так, что, когда Соня ожидала сегодня такси у своего дома, проходившая мимо злобная тетка окинула ее таким взглядом, каким посмотрела бы, наверное, на голую распутницу. У платья имелся, правда, еще разрез сбоку, от лодыжки до бедра, но он не был виден, пока не сделаешь шаг, так что впечатление, произведенное на тетку, объяснялось только развратным видом прорези.

Максим вдохнул глубоко, словно стараясь замедлить сердцебиение. Рассыпанные по плечам Сонины волосы попали ему в нос, и он чихнул. Соня засмеялась, поцеловала его, и они вошли в подъезд.

Его дом тоже был построен недавно, и его же компанией, поэтому пентхаус, который Максим для себя выбрал, являлся образцом безупречного современного жилья. Соне нравилось смотреть в огромное панорамное окно, за которым открывался вид на Москву-реку, церковь Михаила Архангела, цепочки и созвездия городских огней.

Она прошла в комнату и остановилась возле низкого стеклянного столика, глядя на эту сияющую московскую россыпь.

– Как твое платье снимается?

Максим поднял Сонины волосы и коснулся губами ее затылка. Его дыхание было горячим, и она знала, что это от желания, направленного на нее.

– Как перчатка, – ответила Соня.

Он присел на корточки, распахнул платье сбоку по разрезу и, целуя ее ногу по всей открывшейся длине, потянул платье вверх, снимая его и вставая одновременно.

– Понимаю средневековых пуритан, или кто они там были… – пробормотал Максим. – Нет ничего эротичнее виднеющейся из-под платья пятки. Но смотря чьей, правда.

Они соскучились, конечно, не только по тому, чтобы пить вино под стеклянной луной, но и по тому, что соединяло, сплетало их сейчас на полу. Не хватило терпения добраться до кровати, да и зачем, если так хорошо на светлом ковре перед стеклянной стеной, за которой город, и река, и огни, и все это пульсирует энергией так же, как их мгновенно сомкнувшиеся тела…

– Надо было продлить удовольствие, – выдохнул Максим, прижимая к себе раскинутые Сонины ноги.

– Тебе его не хватает?

Она сдвинула колени, повинуясь его рукам, и сжала его бока. От этого ее движения, то ли покорного, то ли исступленного, он вздрогнул и застонал. Удовольствия ему явно хватало, и ей тоже, несмотря на то, что все в самом деле произошло слишком быстро – Максим стал вздрагивать в ней почти сразу, как только она обняла его не ногами только, а всем телом. Но сейчас все и должно было произойти именно так, почти мгновенно: они соскучились оба.

– Вся ночь впереди, – сказала Соня, когда он затих, упершись лбом в ее плечо. – Еще будет и медленно тоже.

Максим перекатился на спину, лег рядом, раскинув руки. Потом покосился на нее и сказал:

– Давай сфотографирую тебя?

– Зачем? – не поняла она. – Для инстаграма, что ли?

– Чтобы ты увидела, как смотришься на этом ковре. Ты с ним просто сливаешься. Я специально такой выбрал.

– С которым я сольюсь? – засмеялась Соня.

Лежать рядом с Максом на мягком ковре было приятно.

– Ну да, – ответил он. – Глаза-то у тебя как песок. И по цвету, и по фактуре. И волосы тоже.

– Сразу видно строителя! – Соня засмеялась. – Может, ты и артикул мой знаешь?

– Артикула не знаю. А хотелось бы.

– Зачем?

– Для определенности. А то я в тебе тону.

– Тебе это не нравится?

– В сексе – нравится, и это еще мало сказать. А в жизни… – Он секунду подумал и твердо сказал: – Тоже нравится. В конце концов, должно же в моей жизни быть хоть что-то непонятное.

Что он имеет в виду, Соне как раз было понятно. Жизнь его выстроена по железобетонным правилам. Неизвестно, установил он их потому, что ему с такими правилами удобно, или потому, что без них ему не по себе, но во всяком случае Соня с ее книжками, музыкой и прочим подобным, наверное, выбивается из общего прагматизма его жизни, и ему это в самом деле нравится.