Пещера смерти в дремучем лесу - страница 23

Итак, вошедши в хижину, спросил он факела; но когда крестьянин узнал о причине, побуждавшей его просить оной, то объят был сим ужасом, который производим был во всех тех, кои слышали произносимое имя Пещеры Смерти.

— Увы! Мужественный кавалер! Какое отчаяние побуждает вас к такому предприятию? Знайте, что никогда человек, зашедший раз в сию пещеру, не может никогда возвратиться в обиталище живых.

Кавалер остался непоколебим в своем намерении, и крестьянин, хотя с сожалением, дал ему факел, и Родольф возвратился один к пещере.

Сердце его было хотя вооружено смелостию, превосходящею все опасности; однако вооружение его было приведено в содрогание от ужасных обстоятельств, кои сопровождали предпринимаемую им отважность. Слух его был хотя поражаем легким шумом листьев, или древесные ветви, раздуваемые ветром, колеблемы были при его проходе, он трепетал и думал видеть во всех предметах действие сверхъестественной силы.

Когда он прибыл к пещере, то старался опять пробраться сквозь густые кустарники, заглушившие вход; но, найдя в сем великие затруднения, вынимает свою саблю и помощию ее прочищает себе дорогу. Птицы, привыкшие столь давнее время смиренно покоиться под сею непроницаемою тенью, теперь, будучи потревожены в их убежище, спасаются в столь великом множестве, что Родольф счел за нужное отступить несколько назад, опасаясь, чтоб сии птицы, стремящиеся все к огню, не потушили его факела движением их крыльев. Видя их всех рассеянными, он приближается и, нашедши тогда свободный проход, просит помощи у Вышнего Существа и входит в пещеру. Несколько времени шел он с саблею в руках; но час от часу дорога становилась труднее, и, встречаясь с большими глыбами разбитых скал, по которым принужден был всходить с трудом, счел за лучшее вложить свою саблю в ножны, дабы иметь свободу действовать своими руками; и в самом деле, он не имел причины страшиться в сем месте, чтоб повстречаться с неприятелями, против коих сабля его могла б быть ему полезною.

По мере, как он вперед подавался, ужас сей мрачной темницы усугублялся в его глазах. Хладная влажность воздуха леденила кровь его. Молчание ничем другим прерываемо не было, как токмо каплями, временем падающими со свода, напитанного грубыми парами, до половины ссевшимися. Каждый шаг делал он с осторожностию, и когда случалось, что нога его наступала на какой-нибудь гладкий и скользкий камень, звук, им производимый, заставлял биться сердце его с чрезмерною силою. Постепенно приближается он к началу сего подземного источника, который он приметил и который протекал близ входа пещеры. Смертная тишина, царствовавшая в сем месте, была возмущаема шумом сего источника, который сперва, в некотором расстоянии, казался глухим журчанием, но когда к нему приближались, то были приводимы в страх ужасным падением его вод, которые с яростию стремились сквозь разбитые скалы, противящиеся их течению. Кавалер принужден был тогда ползти, а не идти, потому что свод был низок и делался таковым час от часу более по мере, как он шел; но, прошедши некоторое пространство, опираясь руками и коленями, свод вдруг возвысился, и он очутился в обширном месте, но не мог измерить мысленно его длину и вышину, ибо конец его терялся в непроницаемой темноте. В воздухе столь густом свет факела его не распространялся далее руки, которая его несла. Но, когда он взошел на край утеса, который висел над источником, седая пена вод его дала ему приметить, что она падала с одной весьма возвышенной скалы на обрушины и обломки, которые производили натуральный каскад. Приводящий в ужас шум сего источника наполнял душу кавалера страхом, какого он никогда еще не знал. Он с скоростию сошел вниз с берегов его и отошел к скале, которая, как казалось, была с одной стороны концом пещеры. Он остался несколько времени, опершись на ней, между тем как воображение его, не бывши облегчаемо явлением никакого видимого предмета, было совсем занято провождением ему на память вчерашнего сновидения, и представляло ему то гнусного пугалища, висящего на черном облаке, то лишенного тела воина, укрывавшегося его объятий и делающего движение роковою шпагою.