Пеший камикадзе

— Я вот… сегодня… подорвался на фугасной мине… руки, ноги, голова… и самое главное — яйца, — целы! Спасибо, Господу Богу! Бог велик!

Лежу и думаю:

Ну, разве я не камикадзе?.. — Камикадзе! Кто же еще!

Почему мне повезло сегодня? — Не знаю!

Разве я не понимаю, что в моем деле — смерть неизбежна? — Понимаю!

Я жду ее каждый миг!

…Семь жизней за Императора! — Знаете? — Это девиз самураев…

«Хотелось бы родиться семь раз, чтобы отдать все жизни за Японию. Решившись умереть, я тверд духом. Ожидаю успеха и улыбаюсь, поднимаясь на борт…», — это последние слова Хуросэ Такео, старшего лейтенанта японской военно-морской авиации. Он был камикадзе «божественного микадо» — японской императорской армии.

Смертники — это чисто японское изобретение. Это свидетельство авантюрности и дефективности военной мысли… Дефективности военной мысли!

Я — сапер… Этот термин, в действительности, для меня стал синонимом слову — камикадзе. И это происходит со мной… здесь… и сейчас.

Кто они были — камикадзе? Сумасшедшие из аристократических семей с самурайскими корнями? Фанатики добровольцы? Что такое самурайский кодекс чести — «бусидо»?

«Человеческая жизнь, легка как перо, долг перед императором — тяжелее горы»?!

В Средние века и Новое время самураи неоднократно совершали подвиги ценой собственной жизни, однако камикадзе, их не называли. Подобные примеры есть в истории разных стран, в том числе и России. Но Япония — случай совершенно уникальный. В мире нет другой страны, где так щепетильно и трепетно относятся к чести и так легко не дорожат собственной жизнью.

И все же, большинство камикадзе боялись смерти и потому так торопили ее. Страх смерти. Здесь даже не нужно иметь большой фантазии, чтобы бояться смерти. Смерть проникает через глаза, сопровождающие чужие оборванные жизни, и поражает разум.

Есть одно: смерть человека, рядом, оставляет иррациональный протестный способ быть живым — творить страх смерти. И вот когда ты победил его, закалил себя и приготовился… ожидание смерти — начинает расшатывать нервы.

Как жить дальше? Да и стоит ли жить дальше? Сколько ждать ее? Сколько жить?

Вот уже третий месяц я пью и колю на своем теле татуировку, чем-то напоминающую «ямадзакуру» — горную вишню. Делаю это самодельной тату-машинкой, изготовленной из обычной электрической бритвы.

Горная вишня — «три лепестка» — эмблема камикадзе. С каждым днем моя татуировка становиться все больше и больше…

…Незадолго до рассвета мы выходим. Морозный воздух — кристален. Я делаю глубокий вдох, выдыхая облачко пара. Стою, молча, устремив свой взор на алеющий восток; еще немного и взойдет холодное красное солнце, выкрашивая безмолвные розовеющие облака. Они трепещут, словно знамена страны восходящего солнца над священным, торжественным местом — храмом Ясукуни, в окрестностях которого, в темной земле, лежать символические останки тех, чьи кости упокоились на дне Тихого океана: Словно руки с жатыми в них чашечками саке, взметнулись над головами в летных шлемах, поверх которых налобные повязки с надписью — «Божественный Ветер». Они низко кланяются, и я слышу:

«До встречи в Ясукуни!»

…Засыпая, я тяжело и нервно вздрагиваю, ускользая из мира, разрываемого демонами выживших камикадзе. Там, в мире снов, как в царстве мертвых, мне покойно… Я знаю… Но, мне часто кажется, — это предрешено… Я не стремлюсь туда, не «хороню» себя преждевременно. Но хожу среди живых, как живой покойник — легкий и невесомый, — как дух божественного ветра тихого раннего утра, наступившего после страшного и разрушительного тайфуна.

Я поднимаю железную кружку с разбавленным спиртом каждый день. Я оборачиваюсь и вижу развивающийся закопчённый стяг российского триколора… И возвращаюсь радостный, и плачу, что жизнь за «императора» не отдал!

Они ехали уже седьмой час. Ягодицы от долгого сидения на деревянной скамье камазовского кузова стали как кирпич, налились кровью. В онемевших мышцах появился неприятный зуд. За все время пути, войсковая колонна, следовавшая по маршруту Моздок — Грозный не останавливалась и не снижала скорости. Машину трясло на неровностях. Внутри кузова ощущалась нескончаемая суматошная возня. Даже усидеть на одном месте казалось не возможным и трудным. Отовсюду задувал неприятный ветер. Люди брезгливо кутались в воротники, изредка посматривая друг на друга, будто бы виделись сейчас впервые. Мрачно поглядывали из-под бровей, как смотрят на подозрительных пассажиров метро-вагона. Никто не разговаривал и уж тем более не шутил весело и задорно, как это было в поезде до Моздока: